Дени Дюваль

По приезде доктор тотчас отрядил посыльного к своему другу капитану Пирсону, и когда мы сидели за обедом, последний на своей собственной шлюпке прибыл с корабля и настоятельно просил доктора и миссис Барнард откушать десерт в его каюте. Мистер Дени Дюваль тоже получил приглашение и, устроившись в шлюпке вместе со своим сундучком, отправился на фрегат. Мой сундучок отнесли в каюту канонира, где мне была отведена подвесная койка. Вскоре по знаку одного из гардемаринов я встал из-за капитанского стола и пошел знакомиться со своими товарищами, которых на борту "Сераписа" было около дюжины. Будучи всего лишь добровольцем, я, однако же, оказался выше ростом и старше большинства гардемаринов. Им, разумеется, было известно, кто я такой, - всего лишь сын лавочника из Уинчелси. И в те дни, и позже я, конечно, получал свою долю грубоватых насмешек, но всегда принимал их благодушно, хотя мне и приходилось частенько вступать в драку, чему я выучился еще в школе. Нет надобности перечислять здесь все затрещины и зуботычины, которые я получал и раздавал. Но я не таил обиды и, слава богу, никогда не причинял человеку такого зла, чтобы потом его ненавидеть. Случалось, правда, что некоторые люди ненавидели меня, но их давно уже нет на свете, тогда как я все еще здесь и притом с совершенно чистою совестью, а от их ненависти мне ни холодно, ни жарко.

Старший помощник капитана мистер Пейдж приходился сродни миссис Барнард, и эта славная женщина так расхвалила своего всепокорнейшего слугу и так живо описала ему мои приключения, что он стал оказывать мне особое покровительство и расположил в мою пользу некоторых из моих товарищей. История с разбойником послужила предметом бесконечных разговоров и шуток по моему адресу, не я не принимал их близко к сердцу, и, следуя испытанной еще в школе тактике, при первом же удобном случае отколотил известного среди гардемаринов забияку. Надо вам сказать, что меня величали "Мыльным Пузырем", "Пуховкой для Пудры" и другими прозвищами, намекавшими на известное всем парикмахерское ремесло дедушки, и как-то раз один из моих товарищей насмешливо спросил:

- Послушай, Мыльный Пузырь, в какое место ты выстрелил тому разбойнику?

- Вот сюда, - отвечал я, стукнув его кулаком по носу так, что у него искры из глаз посыпались. Правда, через пять минут он дал мне сдачи, мы подрались, но с тех нор стали добрыми друзьями. Но как же так? Ведь не далее как вчера, заканчивая последнюю страницу, я поклялся не говорить больше ни слова о своих победах в кулачном бою. Однако все дело в том, что мы постоянно даем обещания вести себя примерно и тут же про них забываем. Я думаю, что это могут подтвердить и другие.

Перед тем как покинуть корабль, мои добрые друзья пожелали еще раз меня повидать, и миссис Барнард, приложив палец к губам, вынула из кармана и сунула мне в руку какой-то сверточек. Я решил, что это деньги, и даже немножко обиделся, но когда они уехали на берег, я развернул сверток и нашел в нем медальон с маленьким локоном блестящих черных волос. Угадайте, чьих? К медальону было приложено письмо на французском языке, отправительница которого крупным детским почерком писала, что денно и нощно молится за своего любимого друга. Как вы думаете, где этот локон сейчас? Там, где он хранился последние сорок два года, - у верного сердца, где и останется до тех пор, покуда оно не перестанет биться.

Когда раздался пушечный залп, наши друзья простились с фрегатом, нисколько не подозревая, какая участь ожидает большую часть его экипажа. Как все изменилось за три недели, прошедшие с этого дня! Великое бедствие, постигшее нас, записано в анналах нашего отечества.

В тот самый вечер, когда капитан Пирсон принимал у себя гостей из Уинчелси, он получил приказ идти в Гулль под команду тамошнего адмирала. Из устья Хамбера нас тотчас же отправили на север, в Скарборо. В это время все северное побережье было охвачено сильною тревогой вследствие появления американских каперов, которые ограбили один шотландский замок и наложили контрибуцию на один камберлендский порт. Когда мы приблизились к Скарборо, оттуда пришла лодка с письмом от членов местного магистрата, которые сообщали, что у берегов действительно были замечены каперы. Командовал этой пиратской эскадрой один бунтовщик-шотландец, которому, так или иначе, не миновать петли. Разумеется, многие из наших юнцов похвалялись, как они с ним сразятся и, если нам только доведется его встретить, вздернут разбойника на его же собственной нок-рее. На самом деле, разумеется, diis aliter visum {Боги судили иначе (лат.).}, как мы, бывало, говаривали у Поукока, и в конце концов плохо пришлось именно нам. Изменником, если вам угодно, был мосье Джон Поль Джонс, впоследствии награжденный его христианнейшим величеством орденом "За заслуги", и более отважного изменника еще не видывал свет.