Дени Дюваль

Когда бедняжка сошла с пристани, сопровождаемая толпой попрошаек, вырывавших у нее из рук жалкий багаж, чтобы отнести его на таможню, первым, кого она встретила, был ее хозяин граф де Саверн. Он как раз в этот самый день добрался до Булони и, подобно многим другим, кому доводилось очутиться в том же месте, прохаживался по пристани, глядя в сторону Англии, как вдруг увидел идущую ему навстречу служанку жены.

Он бросился к ней, она с криком отшатнулась и чуть было не лишилась чувств, но окружавшая ее толпа отрезала ей путь к отступлению.

— Ребенок, жив ли ребенок? — спросил несчастный граф на понятном им обоим немецком языке.

Ребенок здоров. Слава богу, слава богу! С души несчастного отца свалился хотя бы этот камень! Могу себе представить, как граф говорит:

— Твоя госпожа в Уинчелси, у своей молочной сестры?

— Да, господин граф.

— Шевалье де ла Мотт все время находится в Уинчелси?

— Д-д-а… то есть нет, нет, господин граф!

— Молчи, лгунья! Он ехал вместе с ней. Они останавливались в одних и тех же гостиницах. Мосье ле Брюн, негоциант, тридцати четырех лет; его сестра мадам Дюбуа, двадцати четырех лет, с грудным ребенком женского пола и со служанкой отплыли из этого порта двадцатого апреля на английской рыбачьей шхуне "Мэри" из города Рая. Накануне отъезда они ночевали в "Экю де Франс". Я знал, что я их найду.

— Клянусь всеми святыми, что в пути я ни на минуту не оставляла мадам.

— Ни на минуту до сегодняшнего дня? Довольно! Как называется рыбачья шхуна, которая привезла тебя в Булонь?

Между тем один из матросов этой шхуны как раз в это время шел позади несчастного графа с узлом, который Марта там оставила [39]. Казалось, будто сама судьба решила быстро и неожиданно поразить преступника карающим мечом друга, которого он предал. Граф велел матросу следовать за ним в гостиницу, обещая ему щедрые чаевые.

— Хорошо ли он обращается с нею? — спросил несчастный служанку, когда они пошли дальше.

— Dame! [40] Даже мать не могла бы быть ласковее!

Марта напрасно умолчала о том, что госпожа ее совершенно лишилась рассудка и находилась в этом состоянии почти с самого рождения ребенка. Она призналась, что сопровождала свою хозяйку в собор, где графиня и младенец приняли крещение, и что мосье де ла Мотт также при этом присутствовал.

"Он похитил не только тело, но и душу", — без сомнения, подумал несчастный граф.

Случилось так, что он остановился в той самой гостинице, где беглецы, которых он разыскивал, жили за четыре месяца до того (выходит, что бедный мосье де Саверн в начале своего путешествия не менее двух месяцев пролежал больной в Нансн). Лодочник, носильщики и Марта пришли в гостиницу вместе с графом, и тамошняя горничная вспомнила, как мадам Дюбуа с братом останавливались у них. "Несчастная больная дама, она не спала и говорила всю ночь напролет. Брат ее ночевал в правом крыле, по ту сторону двора. Мосье занимает как раз ту комнату, в которой жила мадам. Ребенок так плакал! Видите, окна выходят на пристань. Да, это та самая комната".

— А с какой стороны лежал ребенок?

— Вот с этой.

Мосье де Саверн посмотрел на место, указанное горничной, уронил голову на подушку и заплакал так горько, словно у него разрывалось сердце. По загорелому лицу и рукам рыбака тоже текли слезы. Le pauvre homme, le pauvre homme [41].

— Пойдемте со мною в гостиную, — сказал граф рыбаку. Тот последовал за ним и закрыл дверь.

Взрыв чувств теперь прекратился. Граф был совершенно спокоен.

— Вы знаете дом в Уинчелси, в Англии, откуда приехала эта женщина?

— Да.

— Вы отвозили туда господина и даму?

— Да.

— Вы помните этого человека?

— Отлично помню.

— Вы согласны за тридцать луидоров выйти сегодня ночью в море, взять одного пассажира и передать письмо мосье де ла Мотту?

Рыбак согласился, и вот я вынимаю из своего секретера это письмо с порыжевшими за пятьдесят лет чернилами и в который уже раз с каким-то неизъяснимым любопытством его читаю.