Дэниел Мартин

— Я полагаю, что мог бы легко убедить тебя в обратном. Но даже если бы так было на самом деле, вы принесли бы гораздо больше пользы друг другу, чем… — Он умолк, не продолжив сравнения.

Дэн поболтал остатки хереса в бокале. Энтони не желал расставаться с поразившими его стрелами, так что — в роли лучника — Дэн решил промолчать. А Энтони — в роли поражаемого стрелами мученика — снова скривил рот, иронизируя над собой:

— Кошмар. Этакая мелодрама на смертном одре. Но я и вправду очень хотел просто повидаться с тобой. Услышать, как ты живёшь.

— Про «Оскаров», отправленных в нужник?

— Ну ведь не всё же заслуживает сожаления?

— Нет, конечно, если жить этим изо дня в день. Что я и делаю. По большей части.

— Есть философии и похуже этой.

— Пока не начнёшь подводить итоги.

— Одного плакальщика на эту комнату вполне достаточно.

Дэн улыбнулся в ответ на этот упрёк:

— Думаю, я стал, как Джейн, детерминистом. Более или менее ухожу в себя.

— Уход в себя несовместим с детерминизмом.

— Если ты не рождён выбирать путь наименьшего сопротивления.

— Это пораженчество, а не детерминизм.

— Ну, человек может сам выбрать себе что-то из плывущих мимо обломков. Но это ведь дела не меняет?

Энтони поднял вверх палец:

— Чувствую присутствие святого Сэмюэла Беккета153 и его изощреннейшего французского абсурда. Отъявленный романтический пессимизм.

— А теперь ты несправедлив к Беккету.

— Ничуть не более, чем был бы Паскаль. Или — Вольтер. Mutatis mutandis.154

— Вряд ли.

— На днях один из моих самых всерьёз довольных собою оксфордских коллег пытался утешить меня, рассуждая о грядущей экологической катастрофе. Вроде бы мне необычайно повезло, что я ухожу, не дождавшись всепланетного фиаско. А я ответил, что он свободен в выборе и может ко мне присоединиться.

Дэн рассмеялся:

— Но то, что он отказался, вовсе не опровергает его утверждений, не так ли?

— Позволь мне предположить, что пьеса, в которой мы все участвуем, и вполовину не столь плоха, как утверждают глашатаи конца света. В конечном счёте та самая тварь земная, что несёт зло, есть тварь, способная мыслить. — Он взглянул на Дэна с былой шутливой насмешкой: — Бог для меня — по-прежнему неразрешимая загадка. А вот с дьяволом — полная ясность.

— И что же он такое?

— Он не видит целого. — Энтони снова смотрел в пол. — Год или два назад один мой студент сообщил мне, что двадцатый век помог нам понять, что все мы — актёры в дурной комедии, и понимание это пришло в тот самый момент, когда выяснилось, что комедию эту никто не писал, никто не смотрит, а единственный театр в городе, где она играется, — это кладбище.

— И что же ты сказал на это?

— Что ему следует бросить занятия философией и пойти по твоим стопам.

— Недобрый совет.

— Ничего подобного. Ты затворился в мире алогичных мечтаний, мы обречены жить в мире логических построений. Там слово — игра. Тут слово — инструмент. До тех пор, пока одно не пытается выдать себя за другое.

— И ты никогда не пытаешься играть этими инструментами?

— Ну я вряд ли смогу отрицать, что мы с тобой одинаково склонны злоупотреблять своими орудиями.

Оба заулыбались, я думаю, впервые совершенно искренне, по всей вероятности, потому, что одновременно вспомнили былые беседы, любовь к таким вот каламбурам, игру словами; потому, что оба понимали — эта встреча близится к концу… и если они — каждый со своей стороны — не нашли друг в друге того, что ожидали, всё же осталось в них нечто глубинное, не изменившееся вопреки всем изменившимся внешним обстоятельствам. Время улеглось, успокоенное, хоть и не побеждённое. Энтони снова выпрямился в кресле.

— Дэн, я даже выразить не могу, как всё это существенно для меня. Какой подарок ты мне сделал.

— Для меня тоже.

— Знаешь, я испытываю удивительно странное чувство оптимизма по поводу состояния человечества. Не могу объяснить… Это… ну, я думаю, тут что-то большее, чем просто вера. Существует кое-что поглупее теории совершенствования.

— Невозможность совершенствования?

Энтони кивнул:

— Просто — мы выкарабкаемся. Несмотря на все наши несовершенства. Если только поймём, что начинать нужно с себя. С собственной биографии. Вместо того чтобы возлагать вину на всё и вся, существующие под солнцем помимо нас. — Он лукаво взглянул на Дэна. — Я порой думаю оставить человечеству в качестве завещания последний мистический лозунг: «Вглядитесь в себя!» — Он помолчал с минуту, потом повыше натянул плед и сказал: — Вглядевшись в себя, отправлюсь-ка я, пожалуй, на боковую. Стать банальным ещё хуже, чем быть сентиментальным.

— Ты имеешь право на арию. — Энтони не понял. — Старый голливудский жаргон. Знаменитая фразочка Голдвина155: «Кончай со своей паршивой болтовнёй, арии вышли из моды вместе с Шекспиром!»

Энтони поднял голову — ему понравилось.

— Это надо запомнить. — Вгляделся Дэну в глаза: — Ты понимаешь, что я пытался сказать тебе, Дэн?

— Разумеется.

— Я знаю Джейн лучше, чем кто-либо ещё в этом мире. Несмотря ни на что. Она действительно нуждается в помощи. В добром самаритянине.156