Она глубоко затянулась сигаретой, выдохнула дым.
— Никогда. Ни разу.
— Может, записка?
— Ничего не могут найти.
Она отвернулась к камину, глядя в открытый очаг. В очаге был приготовлен уголь, но огонь не разжигали.
— Не могло здесь быть какой-то ошибки? Может быть, под влиянием наркотических средств?
Джейн покачала головой:
— Не думаю… Они ведь…
— Но почему именно сегодня? В этот вечер?
Она ничего не ответила; постояла недвижимо, потом пошла в противоположный конец комнаты, к эркеру. Я остался стоять, глядя ей в спину. Через несколько мгновений она провела обеими руками по волосам, приглаживая их у висков, на миг сжала ладонями шею под серебряным гребнем, словно только что села в постели, очнувшись от ночного кошмара.
— Твоей вины здесь нет, Дэн. Ни на йоту.
— Я хочу, чтобы ты посидела.
— Ну в самом деле. Со мной всё в порядке. Я же была готова. Это и так должно было скоро случиться.
И всё-таки что-то в ней говорило мне, что она была вовсе не так уж готова: впечатление было такое, будто она опоздала на поезд и теперь не знает, как быть, — ведь она не сможет встретиться с человеком, которого должна повидать. Она стояла спиной ко мне, придерживая одной рукой локоть той, что держала у губ сигарету. Я подошёл и встал рядом.
— Ну-ка. Давай снимем пальто.
Она помешкала немного, потом высвободила из петель пуговицы и позволила мне стянуть пальто с её плеч. На лице её — она по-прежнему отворачивалась от меня — застыло какое-то странное выражение, чуть ли не недовольство, она больше походила на человека, которому нанесли смертельную, непоправимую обиду, чем на женщину, только что пережившую глубокое потрясение. Я бросил пальто на спинку дивана и пошёл назад, в дальний конец комнаты, к столику с бутылками. Я всё ещё видел и слышал Энтони так ясно и живо… и совершенно непредставимым казалось то, что мы не знали, не чувствовали, пока сидели там, в ресторане… что можно вот так, не подозревая, навеки потерять другого человека, только что обитавшего рядом, в том же пространстве и времени. Эта его фраза — «исправление неудачного проекта» — всё звучала в памяти, обретая характер ужасающе мрачного гротеска. Отпущение былого греха и уверенность в том, что я знаю, на каких условиях он мне отпущен, по какой-то уму непостижимой причине оказались для него более существенными, чем совершение нового «греха» — самоубийства. Он стоял на пороге смерти, дарованная им себе эвтаназия170
опередила Атропос171 всего лишь на несколько недель… но выбранное для этого акта время… чувство было такое, будто я оказался жертвой злой и к тому же неостроумной шутки. Я вернулся к Джейн с бокалом бренди в руке. Она мельком взглянула на бокал и покачала головой:— Пей сам. Я не хочу. Право.
— Один глоток.
Она сдалась, отпила глоток и тут же поставила бокал на подоконник, у которого стояла.
— Я так жалею, что ты оказался втянутым во всё это. Совершенно непростительно.
Я сказал как можно мягче:
— Тебе надо попытаться пожалеть его. Хоть чуть-чуть.
Она отвернулась, ища пепельницу. Потом с ненатуральной и вовсе не нужной тщательностью загасила в ней недокуренную сигарету.
— Я жалею нас обоих, Дэн.
На миг в её голосе зазвучали более искренние ноты, чуть окрашенные отчаянием, истинным чувством. Но, словно тут же пожалев об этой крохотной уступке нормальным человеческим реакциям, Джейн взглянула на часы:
— Мне надо сообщить Розамунд. И Нэлл.
— Я сам позвоню. Через пару минут.
Она заколебалась.
— Может, так лучше. Если не трудно.
— Конечно, нет.
Она глубоко вздохнула:
— Подумать страшно, сколько всего надо сделать. Всё организовать.
— На твоём месте я позволил бы Нэлл заняться этим.
— Боюсь, назначат расследование.
— Ничего страшного.
— Они интересовались, придёшь ли ты со мной завтра утром в больницу.
— Я и подумать не мог бы отпустить тебя туда одну.
— Мне так неловко…
— Не смеши.
Джейн потупилась. Она собиралась сказать что-то ещё, но тут появилась Жизель с чайным подносом, и Джейн, казалось, обрадовалась возможности отойти — освободить место на мраморном кофейном столике у камина. Девушка жестом выразила готовность уйти, но Джейн заставила её остаться. Я сдался, отказался от чая, пошёл и взял свой бокал с виски; потом предложил позвонить Нэлл.
Выйдя в холл, я помолился про себя, чтобы к телефону подошёл Эндрю; и — после долгой паузы — мольба моя была удовлетворена. Какое облегчение — услышать наконец нормальную человеческую реакцию — потрясение, сочувствие; услышать мужской голос, высказанные мужчиной мысли. Я пресёк его попытки немедленно выехать, хоть он и сказал, что в Комптоне тумана практически нет. Они могут приехать в Оксфорд завтра, примерно к ленчу. Нет, Джейн лучше сегодня не говорить с Нэлл; да, конечно, я передам ей, что они «совершенно ошарашены, потрясены до глубины души». Да, да, я постараюсь продержаться до их приезда. Да, разумеется, я тоже очень хочу снова с ним повидаться.