Дэниел Мартин

И весь день оказался пронизан этой английскостью, английскими корнями — и в самом его центре, и, хотя бы смутно, по всем его краешкам и углам. Пол, поначалу смущавшийся — видимо, каждое утро начиналось для него борьбой с застенчивостью, — вскоре уселся на своего любимого конька, но оказался легкоранимым всадником; однако, хоть порой он и путался, вдруг обнаруживая, что подошёл к самой границе известного, для пятнадцатилетнего подростка он обладал удивительными познаниями о средневековом земледелии, насколько моё собственное, почти полное, невежество в этом вопросе позволяло судить. Он рассказывал об известных ему фактах, как бы говоря «вы не поверите», располагая их друг за другом, как картинки в давних газетных комиксах; но факты, которыми он располагал… о «закрытой» и «открытой» Англии (об огороженных и неогороженных полях), о манориальной системе землевладения, о воловьей упряжке, о строении плуга и технологии пахоты, о земельных наделах, бороздах и видах вспашки на склонах холмов… Он взял с собой папку с записями и рисунками. Я поглядывал в неё урывками, ведь я был за рулём; очень аккуратный, трудолюбивый мальчик, неплохой рисовальщик, и почерк человека гораздо более сложившегося, чем можно было бы судить по внешней манере поведения. Я спросил, почему он так заинтересовался этими сюжетами: не надо было мне этого делать, мог бы и сам догадаться, что такой вопрос, заданный подростку взрослым, как бы тактично это ни было сделано, всегда отдаёт скрытой снисходительностью. Пол на минуту замешкался.

— Просто все эти короли и королевы и вся остальная бодяга — сплошное занудство. Я так считаю.

— Я тоже так считал. Только у нас выбора не было.

Я рассказал ему об ужасах моей школы-интерната. И Джейн кое-что добавила с заднего сиденья… мы слегка намекнули о том, как ему повезло, что в его пятнадцать лет он учится в таком просвещённом месте, как Дартингтон. Пол проявил чуть мрачноватый интерес к поркам и прочим мучениям, каким я подвергался в его возрасте, а потом с какой-то пуританской извращённостью заметил, что более строгая дисциплина вовсе не помешала бы некоторым из его сотоварищей по Дартингтону. У меня было такое чувство, что это его заявление прозвучало как косвенный упрёк родителям за то, что они отправили его в Дартингтон, что он вовсе не был таким уж «трудным ребёнком», как они полагали. Но вполне может быть, что Пол таким образом просто протягивал матери замаскированную ветвь мира. Он сильно напоминал мне Энтони: то же глубоко укоренённое упрямство, с которым мальчик ещё не научился справляться и которое, разумеется, никак не умерялось — пусть даже в первоначальной, зародышевой форме — чувством юмора, самоиронией, столь свойственными его отцу; впрочем, упрямство это должно было когда-нибудь помочь ему стать настоящим учёным, хоть, может быть, и невероятно самонадеянным и высокомерным. Я не мог забыть, как Пол гасил мячи бедной Пенни во время игры в пинг-понг. Ему просто до боли необходимо было хоть в чём-то оказаться победителем.

Джейн была не очень разговорчива. Говорила, только чтобы ободрить, если он вдруг забывал что-нибудь или не очень чётко что-то объяснял… материнской заботы в этом было чуть слишком, и Пол это чувствовал; но меня на этот раз он считал союзником, а не козлом отпущения.

У Шафтсбери мы свернули с шоссе А-30 и направились на юг — искать Гримстоун-Даун, что оказалось вовсе не трудно: Пол прекрасно выполнил своё домашнее задание; мы посидели в машине, жуя сандвичи, которые Нэлл уговорила нас взять с собой. Полу так не терпелось поскорее всё посмотреть, что он бросил нас ещё до того, как с сандвичами было покончено. Мы некоторое время наблюдали, как он шагает с книгой в руке, разыскивая кельтские поля.

— Спасибо за терпение, Дэн.

— Он и вправду поглощён всем этим.

— Жалко, что ему не удаётся найти хоть чуточку иной тон. Где-нибудь посередине между недовольством и занудством.

Я сидел впереди, полуобернувшись к Джейн, удобно устроившейся на заднем сиденье, но смотрел сквозь ветровое стекло туда, где её сын стоял, пытаясь сориентироваться на местности.

— Подожди, пока найдёт себе девушку с чувством юмора.

— Слабая надежда.

— Ну, не знаю. Он недурён собой.

— Не в этом дело. Он не выносит, когда над ним посмеиваются. — Она помолчала. — А Роз считает, я слишком вокруг него суечусь.

— Ну… судя по моему печальному опыту…

— Мне казалось, что ты своей матери вовсе не знал.

— Я о той, что её заменила. Эта её суета помешала мне понять, сколь многим я ей обязан. Понял слишком поздно.

— Лучше поздно, чем никогда.

Я повернулся и внимательно посмотрел на неё.

— А я всегда вам обеим завидовал. Вы так легко, как ни в чём не бывало, принимали своё мининделовское сиротство.