Дэниел Мартин

— Вот ещё! Очень мне надо за фермера выходить. С меня и так хватает. — Она пнула ногой сено, на котором мы стояли. — Не жизнь — гадство одно.

— Обещай, что выйдешь за меня, а, Нэнси?

— Зачем это?

— Мне хочется, чтоб ты пообещала.

— Почему это?

— Потому что ты вечно дразнишь меня. Я никогда не знаю, ты в самом деле или…

— Да я и не дразню тебя вовсе.

— Значит, обещаешь?

Её волосы снова пощекотали ему лицо: она кивнула. Потом вдруг повернулась к нему, и они поцеловались: она не дразнила, она отдавала ему свою нежность.

— О, Дэнни, я люблю тебя. Я так тебя люблю. — И чуть погодя: — А как ты думаешь, может, я порочная?

— Почему порочная?

— Потому как дразню тебя… Потому как…

— Потому как — что?

— Мне нравится, когда ты меня трогаешь, а ещё…

— А ещё — что?

Она уткнулась ему в плечо, шептала еле слышно:

— Я бы даже сделала, как Билл хотел. С тобой. Если бы ты по правде… Если бы ты потом меня ещё больше бы полюбил. Если б пообещал.

— А ты бы позволила мне тебя всю потрогать?

Он почувствовал, как она кивнула, не отрывая головы от его плеча.

— Обещаешь?

Кивок.

— Завтра. Там, наверху?

И опять она кивнула у его плеча.

Послышался шум трактора, с холма спускались Мэри и Луиза. Торопливый поцелуй, и испытующий взгляд фиалково-синих глаз из-под ресниц, и вот она уже бежит к выходу из амбара, потом вдоль его стены — в дом. Он понимал — они вели себя глупо, ведь его рабочее время давно кончилось. Велосипед его стоял у ворот, у всех на виду, там, где он всегда его ставил. Близняшки въехали во двор на тракторе. Будь всё как всегда, он бы остановился и поговорил с ними, но сейчас он лишь махнул им приветственно рукой — мол, тороплюсь, и пошёл к велосипеду. Это могло показаться им необычным; но лучше уж так, чем лгать о том, почему он всё ещё здесь.

И вот он катит по усыпанному щебнем проезду до просёлка, пересекает сухое ложе ручья, который зовётся Торнкум-Лит, и трубу, в которую этот ручей заключён. Вверх по холму, мимо печей, слишком счастливый и взволнованный, чтобы хоть на миг задуматься о Билле, об опасности, поджидающей на пути… ни Билла, ни опасности — ничего. На полпути к деревне он встречает миссис Рид в их старом «райли» и слезает с велосипеда, чтобы дать ей дорогу. Он ожидает, что она остановится и отдаст ему заработанные деньги — ведь сегодня суббота; но она, видимо, забыла: помахала ему рукой и проехала мимо, внимательно следя за дорогой. Наверное, тревожится, что запоздала к дойке. Едет из гостей или с собрания Союза матерей, поэтому такая вся разодетая.

Ничто не предвещало беды. Тётя Милли, как всегда, с наивным любопытством расспрашивала, как прошёл день, отвечать ей было легче лёгкого. Отец готовился к проповеди в своём кабинете; к ужину меня ждали любимые блюда — яичница с ветчиной и печёный картофель. Я поднялся к себе, улёгся на кровать и стал вспоминать Нэнси, её грудь, её глаза, её тело, которого ещё не познал до конца, думал о том, как мы поженимся, будем жить в Торнкуме и… внизу раздался звук гонга. И даже за ужином — ни предчувствия, ни намёка: всё те же надоевшие разговоры ни о чём. Отец был молчалив и задумчив, но это — вещь совершенно обычная для вечера перед проповедью.

Трапеза закончилась; отец прочитал молитву, продел салфетку в кольцо и встал.

— У меня в кабинете есть кое-что для тебя, Дэниел. Будь любезен, удели мне минутку.

Я последовал за ним через холл, мы вошли в кабинет, и он сразу прошёл к столу. Там он несколько замешкался, потом взял в руки небольшой свёрток в коричневатой бумаге и заговорил, обращаясь к нему, а не ко мне:

— Днём заходила миссис Рид. Она говорит — её муж поправится не так скоро, как поначалу предполагалось. Как я понял, в управлении им нашли опытного работника, который останется на ферме до самой весны. Он приступает к своим обязанностям в понедельник. Соответственно твоя помощь на ферме больше не нужна. — Отец протянул мне свёрток. — Она просила передать тебе вот это. И последнюю зарплату. — Он отвернулся. — Так, посмотрим. Куда же я… ах, вот он. — Он взял со стола конверт и положил его на свёрток, который всё ещё держал в руке.

Я чувствовал, что его глаза устремлены на меня и что мои щёки заливает густой, невыносимый румянец. Разумеется, я тут же понял, в чём дело, понял, почему она не остановилась, встретив меня на дороге. Я всё-таки заставил себя взять у отца свёрток и конверт.

— Ну, Дэниел? Разве ты не хочешь его открыть?

Я попытался развязать узелок бечёвки, но в конце концов отцу пришлось забрать у меня свёрток, взять со стола перочинный нож и разрезать бечёвку; наконец он снова протянул свёрток мне. Я снял бумагу. Это была книга. «Руководство по истории Англии для молодого христианина». На форзаце было выведено старательным, давно вышедшим из моды почерком:

Мистеру Дэниелу Мартину

в знак глубокой признательности за его

помощь в трудный для нашей семьи час

и с искренней молитвой о его будущем счастии.

Мистер и миссис У. Рид.