Дэниел Мартин

— Мадам, я подозреваю, что вы знаете — женщины более всего привлекательны, когда своенравны. — Увядшая кожа у его глаз собралась тонкими морщинками. — Так что, пожалуй, я не стану говорить, что это не своенравие. — Он бросил взгляд в сторону берега. — Мы обычно тратили всё наше время, раскапывая прошлое. — Он снова посмотрел на Джейн и Дэна и улыбнулся. — А нас всюду окружало живое прошлое. Сейчас ситуация меняется. Наши коллеги-антропологи делают всё новые и новые открытия.

И он принялся рассказывать им о феллахах, а они слегка подыгрывали ему, не признаваясь, что какие-то вещи им известны из купленной Джейн брошюрки. «Феллах» происходит от слова «фаллаха» — возделывать землю. Существуют деревни и коптские, и мусульманские, чаще всего — но вовсе не всегда — раздельные. Проклятием истории феллахов было отсутствие сельских земельных собственников: крестьян эксплуатировали живущие где-то далеко крупные землевладельцы, веками полагавшиеся на безжалостную касту надсмотрщиков. Но после того, как Насер начал земельные реформы, положение стало быстро меняться. Дэн и Джейн не должны быть введены в заблуждение видимым спокойствием, которое они могут здесь наблюдать: между кланами существует кровная месть, яростное соперничество, очень часто крадут скот. Оружие под запретом, но оно есть практически в каждом доме; женская честь — предмет яростных стычек. История Ромео и Джульетты на феллахский манер разыгрывается чуть ли не каждый день, сказал герр Кирнбергер.

Джейн спросила, сочувствуют ли феллахи социалистическим тенденциям в политике Египта. Старик покачал головой:

— Это вне пределов их понимания. Каир столь же далёк от них, как Лондон или Берлин. Они такие древние, они были свидетелями возникновения и ухода стольких, так сказать, сверхцивилизаций, со всеми свойственными им жестокостями, ложью, заманчивыми обетами. Всё, что остаётся феллахам, — это земля и река. Это всё, что их интересует. Социализм для них просто ещё одна разновидность чужой культуры. Может, хорошей, а может — плохой. Полковник Насер вернул им часть их земли. Это хорошо. Но ведь он построил Асуанскую плотину, что означает, что их поля больше не будут каждый год удобряться речным илом. Это очень плохо. Зачем им гидроэлектростанция? Они ждут: поживём — увидим. Да? И так — с начала и, думаю, до скончания времён. — Он снова устремил взгляд на берег. — Они меня восхищают. Несмотря на все их недостатки. Мужественные люди.

Под конец он назвал им два слова, без которых невозможно расшифровать характер феллахов. Одно — «кадим», что значит «древний», «получивший силу и власть из прошлого» и потому не имеющий возможности от неё отказаться. Это — их ключ жизни, пароль выживания. А другое слово — «кайф», оно означает состояние, когда человек сидит, размышляет и ничего не делает: существование как бы в ожидании поезда, который никогда не придёт. Он привёл именно этот образ.

Джейн сказала:

— Мне кажется, это очень печально.

Старик пожал плечами:

— Это — философия неизбежности. Она всегда печальна.

— Но вы её разделяете?

— Давайте скажем так: я слишком долго прожил в этой стране, чтобы её не понимать. — Он опустил глаза и слегка, чуть набок, по-птичьи, наклонил голову; руки его по-прежнему лежали на набалдашнике трости. — Это философия для старых людей. — Он с грустной иронией посмотрел ей в глаза. — А может быть, более всего — для старых египтологов?

Джейн возразила:

— Знаете, профессор, для фаталиста у вас слишком развито чувство юмора.

Это на некоторое время привело старого немца в замешательство. Он строго взглянул на Джейн, как бы поняв, что его поддразнивают, потом снова потупился, подыскивая слова:

— Юмору я учился у первоисточника, мадам. Много лет назад я совершил нечто такое, чего не мог совершить ни истинный немец, ни серьёзный молодой учёный. Влюбился в англичанку. Хуже того, я на ней женился. — Некоторое время он наслаждался их удивлением, их улыбками. — Она давно умерла — увы. Но в самые счастливые наши годы ей удалось убедить меня, что учёность и важный вид не всегда одно и то же. — И добавил более мягким тоном: — Приятно, когда тебе напоминают об этом уроке.

— Когда же она умерла?

— Много лет назад. Сразу после войны.

— Она была археологом?

— Нет, мадам. Врачом. Думается, она была чуть ли не первой женщиной-врачом в Каире.

Он назвал её девичью фамилию, но Джейн и Дэн никогда её не слышали; отец её тоже был врачом, главврачом каирской больницы во времена Протектората. Его имя всё ещё вспоминают в столице «с большим почтением», сказал старик, несмотря на англофобию египтян. У них с женой — двое сыновей. Один живёт в Восточной Германии, а младший — в Америке. Он тоже стал археологом, правда, он занимается индейцами майя. У сыновей есть дети, он богат внуками.