Дэниел Мартин

Уже совсем вблизи лагеря они заметили справа развалины храма, примерно ярдах в сорока от них. От здания осталась всего лишь груда обломков. Огромные обтёсанные глыбы, основания дорических колонн, фрагменты резных карнизов и капителей, лиственный орнамент на камнях, расколотые волюты лежали тяжкой массой там, где, вероятно, и были свалены каким-нибудь землетрясением много веков назад. Но над песком, откуда-то из развалин, сочился к ним тихий жалобный звук: голос несчастья из глубин земного существования. Оба они невольно остановились, поражённые; потом Дэн, чуть ли не с раздражением, словно такое отвлечение внимания было для него сейчас оскорбительно, прошёл туда, откуда доносился плач. Остановившись у первых камней, откатившихся от основной груды, он увидел, в чём дело.

Два мышастых щенка стояли у входа в тёмную щель среди нагромождения карнизов и обломков колонн, усеявших основание храма. Щенки были совсем маленькие, явно только начинающие ходить, слишком маленькие, чтобы знать страх: они уставились на Дэна из своей норы и даже не попытались спрятаться, когда он сделал пару шагов по направлению к ним. Правда, скулить они перестали. Дэн оглянулся на Джейн. Она остановилась в нескольких футах позади него, чуть сбоку. Она тоже рассматривала щенков, засунув руки в карманы; казалось, ей неприятно стоять слишком близко к нему. Он сказал:

— Последние обитатели Пальмиры.

Джейн кивком указала куда-то налево от груды обломков и глухо произнесла:

— Там их мать стоит.

Дэн глянул в ту сторону. Ярдах в шестидесяти от них появилась грязная, серая с чёрным сука неопределённой породы; она молча следила за ними издали. Потом сделала несколько прыжков прочь и снова остановилась. Сука была ростом со среднюю борзую, тощая до предела, рёбра торчали над вспухшими сосками, и выглядела она одновременно запуганной и злобной.

Глядя на щенков, Дэн сказал:

— Близко лучше не подходить.

Джейн не ответила.

Он оглянулся. Она повернулась к нему спиной, словно ей наскучило, и медленно шла по песку назад к дорожке, с которой они сошли. Он нагнал её и пошёл рядом.

— Вот бедняги.

Джейн качнула головой, тень улыбки мелькнула на губах, будто она хотела показать, что, несмотря на всё происшедшее, не отказывается участвовать в этой небольшой сцене. Но голову она больше не поднимала, руки по-прежнему были засунуты глубоко в карманы пальто, а шла она так, словно готова каждую минуту остановиться, словно каждый её шаг — последний. Дэн коснулся её руки.

— Джейн?

Но она покачала головой: ничего не случилось. Они прошли ещё несколько шагов. На этот раз он крепко взял её за руку повыше локтя, заставив остановиться.

— Джейн!

Она опять покачала головой, будто отгоняя его. Но он взглянул на её склонённое лицо и обнял за плечи. С минуту они стояли так, потом она медленно повернулась и уткнулась лицом ему в грудь. Это настолько не соответствовало его настроению, что он по-глупому опешил. Другая его рука чуть ли не боязливо погладила Джейн по спине. Он взглянул через усыпанное песком пространство туда, где стояла собака. Сука наконец-то решилась повести себя нормально, по-собачьи: она подняла морду, принюхиваясь. Дэн наклонился к Джейн.

— Скажи мне, что с тобой?

Но единственным ответом был её судорожный вздох. Она по-прежнему стояла, держа руки в карманах, ничего не желая, ничего не давая, способная только плакать. Он обнял её крепче, поцеловал в голову, но не пытался унять рыдания. Она сдерживалась изо всех сил, и рыдания вырывались с трудом, как у ребёнка. Ему вдруг пришло в голову, неизвестно почему, что боги порой принимают странные обличья, выбирают странное время и ещё более странную погоду, чтобы явить истину; и он понял, что всё, что он передумал и перечувствовал за последние три четверти часа, — всего лишь песок, прах.