Деникин

— Антон Иванович, я осознал ясно, что дальше идти некуда. Надо поставить вопрос ребром. Все эти комиссары, комитеты и демократизации губят армию и Россию. Я решил категорически потребовать от них прекращения дезорганизации армии. Надеюсь, вы меня поддержите?

После небольшой паузы Деникин ответил:

— Ваше превосходительство! То, что я услышал от вас сейчас, вполне совпадает с моими намерениями. Я приехал именно с целью поставить вопрос о дальнейшей судьбе армии самым решительным образом.

Выйдя из кабинета верховного, Деникин недоумевал: что за метаморфоза произошла с Брусиловым, так любившим размахивать красной тряпкой? И он принял решение исключить из будущей речи все горькое, что накопилось исподволь против верховного командования.

Участники совещания ждали общего сбора долго, часа полтора. Потом выяснилось, что произошел маленький инцидент. Керенского не встретили на вокзале ни главковерх, ни начальник штаба генерал Лукомский. Премьер долго Ждал и нервничал. Наконец, послал своего адъютанта к генералу Брусилову с резким приказанием немедленно прибыть к нему с докладом. Революционная театральность не обходится без своих лицедеев. Надо полагать, Керенский, при его любви к позе, получил сильнейшую пощечину. Он вскоре припомнит ее Брусилову, когда будет отправлять в отставку.

В начале совещания генерал Брусилов обратился к присутствующим с краткой речью. Она поразила Деникина своей пустотой и незначительностью. В сущности, главковерх ни сказал ничего. Наконец, слово было предоставлено Деникину.

Автор этих строк читал три опубликованных и два архивных варианта речи генерала Деникина на совещании. В текстах речи имеются незначительные расхождения. Есть смысл довести основные положения данной уникальной речи до внимания читателей[57]:

«…Вступив в командование фронтом, я застал войска его совершенно развалившимися. Это обстоятельство казалось странным, тем более ни в донесениях, поступавших в ставку, ни при приеме должности положение не рисовалось в таком безобразном виде. Дело объясняется просто: пока корпуса имели пассивные задачи, они не проявляли особенно крупных эксцессов. Но когда пришла пора исполнить свой долг, когда был дан приказ о занятии исходного положения для наступления, тогда заговорил шкурный инстинкт, и картина развала раскрылась.

До десяти дивизий не становились на исходное положение. Потребовалась огромная работа начальников всех степеней, просьбы, уговоры, убеждения… Для того чтобы принять какие-либо решительные меры, нужно было во что бы то ни стало хоть уменьшить число бунтующих войск. Так прошел почти месяц. Часть дивизий, правда, исполнили боевой приказ. Особенно сильно разложился 2-й Кавказский корпус и 169-я пех. дивизия. Многие части потеряли не только нравственно, но и физически человеческий облик. Я никогда не забуду часа, проведенного в 703-м Сурамском полку. В полках по 8—10 самогонных спиртных заводов; пьянство, картеж, буйство. Грабежи, иногда убийства…

Я решился на крайнюю меру: увести в тыл 2-й Кавказский корпус (без 51 пех. дивизии) и его 169 пех. дивизию расформировать, лишившись таким образом в самом начале операции без единого выстрела около 30 тысяч штыков…