Денис Давыдов (Историческая хроника)

– За беспутное поведение, говорят, из Петербурга был выслан, – шептались они, – да и всяких проказ за ним много… Стихи неприличные пишет…

– Ну, да ведь гусары – они всегда отличаются… А состояние-то какое имеет?

– В том-то и беда, что гол как сокол… Покойный родитель, царство ему небесное, на картах все спустил, ничего, кроме долгов, не оставил…

– Ах, батюшки, жалость какая! А ведь собой-то недурен. И манеры благородные. Надо же было покойному так его обездолить.

Семья на самом деле находилась в бедственном положении. Долги не уменьшались, а возрастали, достигнув ста тысяч. Оказалось, что отец, проигрывая значительные суммы, выдал несколько денежных обязательств, ранее семье неизвестных. Кредиторы из дружбы к Василию Денисовичу ко взысканию их не подавали. Но наследники кредиторов посмотрели на дело иначе. Один из них особенно настойчиво требовал немедленной уплаты трех тысяч, угрожая судом. Денис с трудом упросил его подождать еще некоторое время. Можно будет продать псковскую деревушку матери, хотя это все равно общего положения не спасет.

Бородино, приносившее при Василии Денисовиче около четырех тысяч рублей годового дохода, после его смерти не давало и половины этой суммы. Мать вечно жаловалась на недостаток средств. А Сашенька уже невеста, надо о ней подумать! Денис поехал в Бородино наводить порядок.

* * *

Бородино находилось всецело под управлением бурмистра Липата, назначенного на эту должность еще Василием Денисовичем.

Липат по виду казался тихим и добродушным стариком. Небольшого роста, лысый, с ровно подстриженной бородкой и ласковыми глазами, он был единственным грамотным человеком в селе, не пил, не курил. А говорил таким мягким, вкрадчивым голосом, что заподозрить его в чем-нибудь дурном было просто немыслимо.

Несмотря на то что бурмистр денег доставлял все меньше, Елена Евдокимовна стояла за него горой.

– Липат изо всех сил старается, – пояснила она Денису, – да что поделаешь, если каждый год несчастья: то засуха, то еще что-нибудь… Совсем обеднели мужики…

– А может быть, Липат обманывает, маменька? – усомнился Денис.

– Что ты, что ты! Липат на себя такого греха не возьмет… Мужик честный, богомольный… Покойный отец недаром его любил!

И все же деятельность бурмистра внушала сомнения. Приехав в Бородино, где заканчивалась уборка хлебов, Денис прежде всего решил стороной справиться о Липате и, вспомнив про старого приятеля Никишку, ставшего после смерти деда Михея и отца полным хозяином, отправился к нему.

Знакомая, прежде чисто побеленная и опрятная, изба теперь выглядела убого, покосилась и почернела. Гнилая солома на крыше местами провалилась, обнажая стропила и застрехи; завалинка перед избой, где любил сиживать дед Михей, развалилась; окна наполовину были забиты тряпьем. На месте снесенной кузницы образовался пустырь, поросший лопухами и бурьяном.

Внутри избы было еще неприглядней. Все здесь обветшало, закоптилось, покоробилось. А от спертого воздуха, пропитанного запахом навоза и кислых овчин, трудно было дышать.

Но более всего изменился сам Никифор. Высокий, узкоплечий, обросший рыжей бородой угрюмый крестьянин в длинной старой рубахе и домотканых штанах с крупными заплатами на коленях ничем не напоминал того смышленого и веселого мальчугана, какого помнил Денис.

Никифор сидел за столом, заканчивая обед, состоявший из кваса и картофеля. Жена его, Агафья, молодая баба с худым, утомлённым лицом, кормила грудью ребенка. Другой малыш, полутора-двух лет, весь покрытый золотушной сыпью, возился на грязном полу. Бедность проглядывала отовсюду.

Увидев молодого барина, Никифор окинул его удивленным и беспокойным взглядом, поднялся, поздоровался, подставил табурет. Денис присел и, ощущая странную неловкость, спросил:

– Что произошло, Никифор? Отчего так плохо живешь?

– На все воля божья, Денис Васильевич, – покорно отозвался Никифор.

– Однако должны быть и другие причины… Покойный Савелий, помнится, находился на оброке, работал кузнецом, хозяйство у вас содержалось исправно… А теперь, я заметил, и кузницы нет… Сгорела, что ли?

– Продали…

– Зачем же? Разве ты не мог продолжать отцовского дела?

Никифор несколько секунд стоял молча, переминаясь с ноги на ногу, затем взглянул на Дениса и сказал:

– Оброк не под силу, Денис Васильевич… Бывало, из года в год по тридцать рублей оброчные платили, а Липат Иваныч вдвое положил… Где столько денег заработать! Ну и пришлось, стало быть, скотину сначала продать, а потом кузницу…

– Вот оно что! – удивился Денис, знавший, что об увеличении оброка дома и речи никогда не было. – А ведь я другое думал… Липат говорил, будто последние годы неурожайные были, поэтому и мужики обеднели…

– Нет, бога гневить нечего, земля-то по-старому родит, – сказал Никифор.

– Значит, только оброчным труднее жить стало?

– Всем несладко, – внезапно вмешалась в разговор Агафья. – Теперича и на барщину шесть ден в неделю гоняют… Не отдышишься!

– Почему же… шесть? – спросил Денис. – У нас, кажется, на барщину три дня назначают…