Денис Давыдов

Как известно, давыдовский «Опыт теории партизанских действий» увидел свет несколько позднее… Но нас интересует тот факт, что Денис вошел в состав общества наряду со столь высокопоставленными военными чиновниками, как начальник штаба Гвардейского корпуса генерал-майор H. М. Сипягин, генерал-квартирмейстер при Главном штабе генерал-лейтенант барон К. Ф. Толь, барон И. И. Дибич, ставший теперь генерал-адъютантом и возглавлявший штаб 1-й армии, известный военный теоретик генерал-лейтенант барон Генрих Вениаминович Жомини, который еще недавно был начальником штаба в корпусе маршала Нея и звался Антуаном Анри.

Если говорить о признании в литературном мире, то вспомним, что весной 1817 года на заседаниях «Арзамаса» Александр Федорович Воейков — Дымная Печурка или Две огромные руки — поэт и издатель, профессор Дерптского университета и член Российской академии, читал свой «Парнасский адрес-календарь», в коем «расставил по полочкам» известных российских литераторов в зависимости от их заслуг перед отечественной словесностью и собственного своего остроумия. Мы назовем лишь несколько из перечисленных в нем персон:

«1. И. И. Дмитриев, действительный поэт 1-го класса. По прошению уволен от поэзии в царство дружбы и славы, с ношением лаврового венка…

4. К. Н. Батюшков, действительный поэт, стольник Муз, обер-камергер Граций.

5. Кн. П. А. Вяземский, министр полиции, главноуправляющий смирительными заведениями для завистников, вралей и бездельников…

8. Д. В. Давыдов, действительный поэт, генерал-адъютант Аполлона, при переписке Вакха с Венерою…

11. Вильгельм Кюхельбекер, хирург из Немчин, заготовляет из стихотворений своих для Феба промывательное…

37. Гр. Д. И. Хвостов, обер-дубина Феба в ранге провинциального секретаря; обучает Ипокренских лягушат квакать и барахтаться в грязи.

38. А. С. Шишков, патриарх старообрядцев, главный директор раскольничьего книгохранилища; на шее носит шиш на пестрой тесьме, а в петлице раскольничью бороду на голубой ленте; перелагает в стихи Стоглав и Кормчую книгу…

43. И. А. Крылов, действительный поэт 1-го класса. Придворный проповедник, имеет лавровый венок и входит к его Парнасскому величеству без доклада…»[379]

Как видим, наш Денис получил объективно-блистательную характеристику. И вот такой человек прозябал теперь в провинциальном захолустье!

Хотя «прозябал» — это неверно: он жил. Пусть его и раздражало окружение, которое он во всех смыслах перерос, ему претили мелочные заботы службы мирного времени — заметим, что после войны и люди как-то переменились, и армейская жизнь стала иной… Недаром именно тогда, а совсем не в николаевское время, не где-нибудь через четверть века после Отечественной войны, как считают многие, была написана «Песня старого гусара»:

Где друзья минувших лет,
Где гусары коренные,
Председатели бесед,
Собутыльники седые?
Деды, помню вас и я,
Испивающих ковшами,
И сидящих вкруг огня
С красносизыми носами!
……………
А теперь что́ вижу? — Страх!
И гусары в модном свете,
В виц-мундирах, в башмаках,
Вальсируют на паркете!
Говорят умней они…
Но что́ слышим от любова?
Жомини, да Жомини!
А об водке ни пол слова![380]

Но всему вопреки Давыдов жил своей особенной жизнью — непонятной и недоступной человеку нетворческому.

Прежде всего, он писал стихи — во всей силе зрелого уже таланта. Не имея у себя в глуши непосредственных контактов с другими стихотворцами, он состоял с ними в переписке, был в курсе литературных новостей и знакомился с новыми стихами еще до их опубликования.

Вот что написано в «Летописи жизни и творчества А. С. Пушкина»:

«[1818 г.] Июнь, 2. Каменец-Подольск. Д. Давыдов в письме к Вяземскому в Варшаву разбирает стихотворение Пушкина „Жуковскому“ („Когда, к мечтательному миру“) — раннюю редакцию (тут есть слова, нам неизвестные): „Стихи Пушкина хороши, но не так, как тебе кажутся, и не лучшие из его стихов. Первые четыре для меня непонятны. Но И быстрый холод вдохновенья власы подъемлет на челе прекрасно! И меня подрал мороз по коже. От стиха сего до рифмы ясным не узнаю молодого Пушкина. В дыму столетий чудесно! Но великаны сумрака Карамзина… что скажешь? А мысль одинакая. Замечание твое насчет злодейства и с сынами справедливо. Теперь от рифмы окружен до рифмы земной, я слышу Василья Львовича, напев его. Но стих — И в нем трепещет вдохновенье — прелестен! Вот мое мненье на счет этих стихов“»[381].

В это время Давыдов и Пушкин еще не были знакомы.