Денис Давыдов

Рассказ Михайловского-Данилевского наиболее точно раскрывает подоплеку событий, ибо вариантов и «точек зрения» на данную тему существует множество, и в основном они созданы уже в XX столетии. Вот, например, вступительная статья к сборнику стихотворений Давыдова, изданному в конце 1950-х годов: «Давыдов глубоко постиг народный характер войны 1812 года. Патриотическое воодушевление многомиллионной крестьянской массы, поднявшейся на борьбу за честь и независимость родины, подсказало Давыдову его замечательный „план партизанских действий“»[205]. Но, как мы видели, никакого «патриотического воодушевления» Денис Васильевич в расчет пока еще не брал…

А вот строки из предисловия к книге Давыдова «Стихотворения и статьи», изданной еще в 1942 году: «Подлинным народным героем стал Денис Давыдов в Отечественную войну двенадцатого года, когда он организовал и возглавил великое русское партизанское движение»[206]. Ни больше, ни меньше! Между тем Центрального штаба партизанского движения в 1812 году не существовало, так что «великого русского партизанского движения» Денис не мог возглавить при всем желании.

Впрочем, далее автор несколько исправляется:

«Не Денис Давыдов „изобрел“ партизанскую войну. Партизанское движение вспыхнуло в России в войну двенадцатого года стихийно, оно было вызвано к жизни самим народом, оно возникло из народных низов, из крестьянства, горячо любившего свою родину и оскорбленного в своей народной гордости жестокими оккупантами… Величие Дениса Давыдова в том, что он первый понял все значение партизанской войны, убедил в этом русских полководцев, возглавил партизанскую войну, придал ей определенные организационные и тактические формы, создал первый партизанский регулярный, если можно так выразиться, отряд, с этим отрядом кромсал по частям наполеоновскую армию, а впоследствии написал трактат о значении, стратегии и тактике партизанской войны»[207].

Среди вышеизложенной словесной шелухи находим два зерна истины. Во-первых, не Давыдов «придумал» партизанскую войну; во-вторых, именно он создал первый, конечно, не регулярный, но армейский, «летучий», как его тогда именовали, партизанский отряд — первый из таковых в Главной армии.

Конечно, он «русских полководцев» не убеждал и даже у фельдмаршала «не испрашивал» — тем более что на тот период в действующей армии ни одного фельдмаршала не было. Подполковник, как человек военный, подал рапорт — правда, не «по команде», как положено, на имя своего непосредственного начальника полковника Васильчикова 2-го, — а сразу же князю Багратиону, главнокомандующему 2-й Западной армией:

«Ваше Сиятельство! Вам известно, что я, оставя место адъютанта вашего, столь лестное для моего самолюбия, и вступя в гусарский полк, имел предметом партизанскую службу, и по силам лет моих, и по опытности, и, если смело сказать, по отваге моей. Обстоятельства ведут меня по сие время в рядах моих товарищей, где я своей воли не имею, и, следовательно, не могу ни предпринять, ни исполнить ничего блистательного. Князь! Вы мой единственный благодетель; позвольте мне предстать к вам для объяснения своих намерений. Если они будут вам угодны, употребите меня по желанию моему и будьте надежны, что тот, который носил звание адъютанта Багратионова пять лет сряду, тот поддержит честь сию со всею ревностию, какой бедственное положение любезного нашего Отечества требует. Денис Давыдов»[208].

21 августа князь Багратион вызвал Давыдова. Их встреча происходила под сенью Колоцкого монастыря — в восьми верстах от села Бородина, давыдовского имения, в тех самых местах, где прошли лучшие месяцы детства и ранней юности Дениса.

Теперь на поле детских игр и развлечений Дениса солдаты и ополченцы возводили укрепления для генерального сражения, потому и разговор генерала от инфантерии и подполковника касался не воспоминаний, а перспектив развития боевых действий.

Кстати, с французской точки зрения, подобный диалог именно в этот период представлялся предельно нелогичным. Тактика Наполеона-полководца общеизвестна: разгромить армию противника в решающем сражении, занять столицу и продиктовать условия капитуляции. Так было с австрийцами, пруссаками, итальянцами… До генерального сражения оставалось меньше недели, а до древней русской столицы Москвы — 124 версты. То, что Москва — это совсем не Петербург, французы не очень понимали, а потому уже готовились добавить в заваренную Наполеоном похлебку свежих российских лавров.

Русские между тем готовились к продолжению войны — вне зависимости от исхода того сражения, которое впоследствии назовут «Бородинской битвой». Будет ли наступать победившая Великая армия или разбитые Наполеоновы полчища повернут вспять — все равно, от Франции их будут отделять многие сотни верст, а значит, останутся всё те же растянутые коммуникации, беспорядки в тылу армии, недостаточная охрана обозов и императорских курьеров.