Дэнс, дэнс, дэнс

Я позвонил в кинотеатр и узнал, когда начинается “Безответная любовь”. Полтора часа до сеанса мы скоротали в зоопарке на территории средневекового замка. Могу спорить — нигде на Земле, кроме Одавары, не додумались бы устраивать зоопарк на территории замка. Странный город, что и говорить. В основном мы разглядывали обезьян. Это занятие не надоедает. Слишком уж явно обезьянья стая напоминает человеческое общество. Есть свои тихони. Свои наглецы. Свои спорщики. Толстый безобразный самец, восседая на горке, озирал окрестности грозно и подозрительно. Совершенно жуткое создание. Интересно, что нужно делать всю жизнь, чтобы в итоге стать таким жирным, угрюмым и омерзительным, удивлялся я. Хотя, конечно, не у обезьян же об этом спрашивать.

В полдень буднего дня кинотеатр, понятное дело, пустовал. Кресла были жесткими до безобразия; в зале пахло, как в старом комоде. Перед началом сеанса я купил Юки плитку шоколада. Сам я тоже не прочь был чего-нибудь съесть, но на мой вкус в киоске ничего не нашлось. Да и девица за прилавком, мягко скажем, не очень стремилась что-либо продать. Поэтому я сжевал кусочек юкиного шоколада и на том успокоился. Шоколада я не ел уже, наверное, с год. О чем и сообщил Юки.

— Ого, — удивилась она. — Ты что, не любишь шоколад?

— Он мне безынтересен, — ответил я. — Люблю, не люблю — так вопрос не стоит. Просто нет к нему интереса, и все.

— Ненормальный! — резюмировала Юки. — Если у человека нет интереса к шоколаду — значит, у него проблемы с психикой.

— Абсолютно нормальный, — возразил я. — Так бывает сплошь и рядом. Ты любишь далай-ламу?

— А что это?

— Самый главный монах в Тибете.

— Не знаю такого.

— Ну, хорошо, ты любишь Панамский канал?

— На фига он мне сдался?

— Или, скажем, ты любишь условную линию перемены дат? А как ты относишься к числу “пи”? Обожаешь ли антимонопольное законодательство? Надеюсь, тебя не тошнит от Юрского периода? Ты не очень против гимна Сенегала? Нравится ли тебе восьмое ноября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года? Да или нет?..

— Эй, ну хватит! — с досадой оборвала меня Юки. — Затрещал, как сорока. Может, по порядку я бы и ответила… Все ясно. Ты шоколад ни любишь, ни ненавидишь, ты к нему безразличен, так? Я поняла, не дура.

— Ну, поняла — и слава богу…

Начался фильм. Весь сюжет я знал наизусть, и потому сразу задумался о своем, даже не взглянув на экран. Юки, похоже, очень скоро раскусила, какую гадость смотрит. Достаточно было слышать, как она то и дело вздыхала и презрительно шмыгала носом.

— Ужасно кретинская чушь! — наконец не выдержала она. — Какому идиоту понадобилось специально снимать такую дрянь?

— Справедливая постановка вопроса, — согласился я. — “Какому идиоту понадобилось специально снимать такую дрянь?”

На экране элегантный Готанда вел очередной урок. И хотя, конечно, это была игра — получалось у него здорово. Даже такую штуку, как дыхательную систему двустворчатых моллюсков, он умудрялся объяснять доходчиво, мягко и с юмором. Лично мне было интересно за ним наблюдать. Героиня-ученица, подпирая щеку ладонью, тоже таращилась на него как завороженная. Cколько раз уже я смотрел картину, но на эту сцену обратил внимание впервые.

— Так это — твой друг?

— Ага, — подтвердил я.

— Ведет себя как-то по-дурацки, — сказала Юки.

— И не говори, — согласился я. — Но в жизни он гораздо нормальнее. В реальной жизни, когда не играет, он не такой плохой. Умный мужик, интересный собеседник… Просто само кино дрянное.

— Ну и не фиг сниматься во всякой лаже.

— Именно. Точнее не сформулируешь. Но у этого человека очень сложная ситуация. Не буду рассказывать. Очень долгая история.

На экране продолжал разворачиваться жалкий сюжетец — банальнее некуда. Посредственные диалоги, посредственная музыка. Пленку с этим кино хотелось запаять в герметичную капсулу с табличкой “Серость” и закопать поглубже в землю.

Началась сцена с Кики — одна из ключевых в картине. Готанда в постели с Кики. Воскресное утро.

Затаив дыхание, я впился глазами в экран. Утреннее солнце пробивается сквозь жалюзи. Всегда, всегда одни и те же солнечные лучи. Той же яркости, того же цвета, под тем же углом. Я знаю эту комнату до мельчайших деталей. Я дышу ее воздухом. В кадре — Готанда. Его пальцы ласкают спину Кики. Элегантно и изощренно, словно исследуют сокровенные уголки чьей-то памяти. Она всем телом отзывается на его ласку. Едва уловимо вздрагивает от каждого прикосновения. Так в слабом, кожей не ощутимом потоке воздуха вздрагивает пламя свечи. Еле заметная дрожь, от которой перехватывает дыхание. Крупным планом — пальцы Готанды на спине Кики. Камера разворачивается. Лицо Кики. Героиня-старшеклассница поднимается по лестнице, стучит, открывает дверь. Почему не закрыта дверь? — в который раз удивляюсь я. Ну да ладно, что с них взять. Кино есть кино, к тому же — до жути посредственное. В общем, девчонка распахивает дверь, заходит. Видит, как трахаются Готанда и Кики. Зажмуривается, теряет дар речи, роняет коробку с плюшками, убегает. Готанда садится в постели. Смотрит в пространство перед собой. Голос Кики:

— Что происходит?