Как уже говорилось, ему понадобилось немало времени, чтобы переписать все сведения обо мне из одного гроссбуха в другой. Между делом приходилось еще вставлять копирку, выписывать квитанции, подклеивать ярлычки и так далее. Кроме того, надо еще было поточить карандаш, вставить в ручку другое перо, найти ножницы (после долгих поисков они были найдены в корзине для мусора), поменять чернила в чернильнице, отыскать чистую промокательную бумагу — дел хватало. В довершение всего буквально в последнюю минуту выяснилось, что просрочена моя французская виза, и он, как человек воспитанный, лишь
Когда все наконец было приведено в порядок и мой паспорт и carte dʼidentitü снова лежали у меня в кармане, я робко предложил ему выпить по бокалу вина в баре напротив. Предложение было принято, и мы не торопясь направились в бистро на привокзальной площади. Он спросил, нравится ли мне жить в Париже.
— Повеселей будет, чем в этой дыре, а? — хмыкнул он.
Времени на разговоры у нас оставалось мало — поезд отходил через несколько минут. Признаться, я думал, что напоследок он спросит: «Как же вас угораздило попасть в такую историю?» — но нет, этой темы он так и не коснулся.
Мы вернулись на набережную и, когда засвистел свисток, крепко пожали друг другу руки, и он пожелал мне bon voyage[10]
. Я уже занял свое место, а он все еще стоял на перроне. Он помахал мне рукой и еще раз повторил: «Au revoir, monsieur Miller, et bon voyage!»[11] На этот раз «monsieur Miller» прозвучало вполне естественно. Настолько естественно, что я даже прослезился. Да, я точно помню: поезд трогается, а у меня по щекам катятся две большие слезы и падают мне на ладони. Я опять был в безопасности, опять среди людей. «Bon voyage» непрерывно звучало у меня в ушах. Bon voyage! Bon voyage!Над Пикардией моросил дождик, от которого соломенные крыши почернели, а трава сделалась еще зеленее. Время от времени на горизонте мелькала полоска океана, но ее тут же заслоняли песчаные дюны, а потом — фермы, луга, ручьи.