Департамент Х. Прощальная молитва

Вошел достаточно резко, словно намеревался застать священников за чем-то предосудительным, и сразу остановился за порогом, охватывая взглядом всю комнату. Священники были все на своих местах; трое спали на матрацах, доставленных в дом по приказу имама, а в качестве подушки использовали собственные локти. Забавно было видеть, как эти далеко уже не молодые люди с сединой в бородах свернулись в одинаковой позе, поджимая к животу колени. Меджидов понимал, что это от холода. Когда люди мерзнут, а во сне, если дом не протоплен, мерзнут все, – даже самые закаленные спящие поджимают ноги к животу. Так теплее.

В доме действительно было прохладно, а топить имам пока не велел, чтобы не привлекать к дому ненужного внимания со стороны. Но теперь, после того как он объявил на проповеди о своих гостях, можно слегка подтопить в доме, чтобы никто из священников не заболел и его, имама, не обвинили в излишней жестокости. Сейчас он может и должен проявить милосердие. Милосердие к врагу вовсе не означает его прощение. Враг всегда останется врагом. А в православных священниках он видел именно врагов. Если бы они пришли к нему сами, как гости, Гаджи-Магомед не посмел бы их трогать и обижать. Но их привезли силой, следовательно, рассматривать священников как гостей было сложно. Они – его пленники, и пусть знают это, несмотря на то, что имам, в общем-то, не обижает их.

Протоиерей Иннокентий смотрел прямо в глаза Гаджи-Магомеду. Смотрел спокойно, с достоинством и уважением к себе и своему сану. Гаджи-Магомед почувствовал силу в этом взгляде, силу и способность к сопротивлению. Но он хорошо знал, что, несмотря на эту способность, у священников нет возможности сопротивляться. Он уже победил, все правильно организовав. Дело осталось за малым. Очень хотелось завершить все как можно быстрее. Может быть, зря он так перестарался, уповая на число «семь»? Пусть были бы шесть православных священников против семи имамов, хватило бы и этого, а молебен следовало устраивать суточный. Но ведь захотелось добавить к плану еще одну семерку, и имам придумал семидневный молебен. Это слишком долго и утомительно. Конечно, будет выглядеть эффектно, но тем не менее утомительно. В какой-то момент ему даже захотелось, чтобы православные священники от молебна отказались, признали первенство ислама и уехали домой. Гаджи-Магомед отпустил бы их, и даже денег дал бы на дорогу. Это тоже было бы его убедительной победой, быстрой и решительной. Пусть один Иннокентий выступит от лица других священников перед жителями села, скажет несколько слов, и тогда все закончится. Но взгляд протоиерея не обещал согласия, и это злило Меджидова.

Однако имам всегда умел держать себя в руках. И отличался особым хладнокровием.

– Я пришел спросить, – заговорил он. – Вы уже приняли решение? Мне необходимо знать, чтобы пригласить на завтрашний день имамов, согласившихся принять участие в молебне. Они тоже будут собираться из разных концов Дагестана, а для этого нужно время. Итак...

– Да доверимся Господу и воле его, – произнес протоиерей Иннокентий. – Мы так решили, и решения своего не изменим.

– Что, все готовы? Или пришлось кого-то убеждать?

– Нет, убеждать никого не пришлось. Мы шестеро, помолившись, решили сразу и безоговорочно еще после твоего первого визита. Дело было за последним, – кивнул протоиерей на спящего в дальнем углу отца Николая. – Но он оказался тверд духом и сразу же выразил согласие. Верующий человек сомневаться в Господе не будет. Можешь смело приглашать своих имамов, пусть готовятся. Жалко, здесь нет православного храма или хотя бы церковной утвари для проведения службы. В этом у имамов преимущество.

– У нас не будет преимущества, – пообещал Гаджи-Магомед. – Вся наша утварь – это коврик, который мы стелим под колени. Вообще-то мусульманину даже коврик необязателен – главное, чтобы место было чистое. Можно подстелить газету или любой целлофановый пакет. Мы аскеты. И вам тоже рекомендуем стать на время такими же и забыть про роскошь и фальшивую позолоту своих храмов. Если хотите, пришлем вам по коврику.

– Нам ковриков не нужно, – приподнялся отец Николай и обхватил двумя руками свои колени. – Святоотеческие предания говорят, что некоторые отшельники молились, стоя коленями на горохе, чтобы Господь видел их готовность к страданиям. Но мы не просим ни ковриков, ни гороха. Даже не просим церковь для нас построить, поскольку молиться можем везде, кроме ваших мечетей. И будем молиться на голой земле и в дождь, и в снег, и даже стоя коленями в грязи. Будем истово молиться и просить Господа...

– Чтобы он простил вам грехи ваши вольные и невольные, ибо не знаете вы, что творите, – закончил за отца Николая протоиерей.

Гаджи-Магомед уловил в его глазах то ли улыбку, то ли насмешку. Это имама сильно разозлило, но он опять сдержался.

– Да, – согласился отец Николай. – Да уподобит вас Господь тому разбойнику, что был распят справа от Христа[21], ибо не ведаете вы, что творите в заблуждениях своих. Об этом мы и будем молиться.

– Помолитесь лучше о своем спасении, – усмехнулся Меджидов.