Он не сдержался, помахал рукой темным стеклам автомобиля, скрылся за дверью и не видел, как из «москвича» вылез водитель, подошел к телефону. Набрал по бумажке номер, отрывисто доложил:
– Они приехали. Попрощались у подъезда. Он вошел в метро.
– Постереги минут сорок, может, еще вернется, – приказали с другого конца провода.
– Может, еще вернется, – повторил Иван последнюю фразу и потянулся к бутылке.
Хозяйка квартиры принимала душ, и он выпил один, посмотрев на себя в зеркало с двумя подсвечниками по бокам. С сожалением повернулся к телефону. Почему-то ожидал другого известия. Хотелось другого. Чтобы потом можно было бросить жене с презрением: «А ты сама?»
Совершенно по-другому смотрел на телефон Борис. Сколько мог находиться около желтенького горбатенького аппарата весь следующий день – столько сидел привязанной собакой и смотрел на него: вдруг Надя позвонит. Сам набирал ее номер бессчетное число раз, и, когда уже заволновался, не случилось ли чего с ней, Надя подняла трубку. Обрадовалась, он почувствовал это – обрадовалась!
– Это ты? А я отключила телефон, с утра Иван пытался выяснять отношения.
– Мы сегодня встречаемся? – говорить хотелось не об Иване, а о них самих.
– Да, я жду тебя в метро, как условились.
Теперь получается, что она ждет напрасно. Надо же было попасться Моржаретову на глаза. И он сам хорош. Видите ли, захотелось поехать лифтом, хотя до этого все время бегал по лестницам. Ох, не меняйте своих привычек, люди-человеки, если не хотите неприятных неожиданностей.
Представилось, как Надя мается на коротенькой платформе «Кутузовской», как посматривает на часы и с какой надеждой встречает каждый поезд. Может, сделать крюк и подскочить к метро? Что изменят несколько секунд? А еще лучше – подойти к Серафиму Григорьевичу и сказать, что… Что он скажет? Такие люди, как Моржаретов, обращаются один раз. Когда же офицер личное начинает ставить во главу угла, то и не замечает, как сам превращается в кругляк. За такого не зацепиться, такой выскальзывает из всего – из доверия, уважения, понятия офицерской чести. Для него, капитана Соломатина, это, к сожалению или счастью, не просто слова. Он отказался бы от приглашения на бал, какой-нибудь поездки в Париж, вечеринки в кругу самых изысканных женщин – от чего угодно приятного, но только не от опасности. Другой жизни он не знает. И не женщины самые глупые существа на земле, а они – прямые, как просвет на погоне, офицеры…
И о Люде думалось уже беззлобно и без боли в душе. Отстраненно. Нож прошел сквозь масло: засалился, но преграды не встретил и зазубрин не осталось. Утремся и чище станем. И даже хорошо, что полковника встретил: завтра в отделе наверняка зайдет разговор о ночном выезде, и уж с его-то стороны алиби вроде тоже железное – служба, потому и не смог зайти. А ему просто не хотелось…
Указанный в оперативке дом являл собой унылое зрелище: пятиэтажная «хрущеба» со сломанными лавочками и опрокинутыми мусорными баками во дворе. Современным пятном выглядел лишь микроавтобус с надписью «Независимая газета» на ленте поперек лобового стекла. К «рафику» из подъезда вышли двое мужчин, кто-то сидевший внутри фургона задвинул шторки, и именно незнание – должны ли быть в редакционных машинах занавески? – несколько насторожило Бориса. Преподававший им в Рязани разведподготовку полковник с юмором, но учил:
– Если обыкновенный десантник должен знать из иностранного языка одну-единственную фразу: «Хенде хох», а из математики два действия – отнять и в крайнем случае разделить и его больше ничто может не взволновать, то десантник-разведчик… – он делал паузу и, когда в аудитории наступала полная тишина, выкладывал основное: – …должен или все знать, или, если не может объяснить какое-то явление, удивиться. Удивляющийся разведчик – хороший разведчик. Удивляющийся разведчик – живой разведчик. Не стесняйтесь спрашивать дорогу на Киев.
Никогда раньше Борис не вспоминал эти присказки, может, оттого, что занимался разведкой постоянно. А теперь, в налоговой полиции, вроде страшно далекой от его прежних разведывательных дел, вдруг всплыло и подсказало: занавески. Ну подумаешь, занавески. А вот и подумаешь: зачем они нужны журналистам, которые вроде бы должны все видеть, а не прятаться? Шторы – чтобы прятаться. И машина, в которой можно спрятаться, стоит около дома, в котором живет человек, который не прячется, но которого нужно спрятать. Бр-р-р… Кончилось начало, начинай сначала…
«Рафик» тронулся, один из лейтенантов пошел в подъезд к указанной квартире спросить «дорогу на Киев». Борис достал, в нетерпении повертел мобильный телефон – уже раскрытый, светящийся зеленоватыми выпуклыми квадратиками цифр. Но сдерживал себя, желая доложить Моржаретову о прибытии уже с результатом проверки квартиры, и, увидев встревоженное лицо выбежавшего лейтенанта, еще не услышав его объяснений, приказал то, что должен был сделать сразу:
– За «рафиком».