Департамент налоговой полиции

— Иди, — неожиданно миролюбиво отпустил Козельский. Иван вопросительно поднял голову: иди — это на службу или на все четыре стороны? Президент понял его.

— Если еще хоть раз станешь проявлять самостоятельность, то из этого кабинета уже не пойдешь, а уйдешь.

Вот теперь Черевач уловил разницу. Подумать над ней в спокойной обстановке не дал звонок Людмилы.

— Привет, пропащий, — весело, словно не помня о его внезапном исчезновении, произнесла она. — Слушай, тебе не хочется пригласить меня на кофе?

О, кофе, бедный кофе! Кажется, им готовы прикрываться все, кто надеется на встречу. А у них с Людмилой кофе — это затем постель, это ночь, это в итоге страдающие глаза Нади…

— Да ты знаешь, тут у меня небольшой закрут…

— Ну неужели не выкроишь часика полтора? — сама ограничила время Людмила. — Господи, и когда мужчины сами будут догадываться устраивать женщинам небольшие праздники? Это так трудно?

Коварнейший, в общем-то, прием — сомневаться в порядочности и гусарстве мужчины. Потому и практически беспроигрышный.

— Ты заканчиваешь как всегда?

— На том же месте в тот же час, — пропела Людмила.

«Игривая», — в который уже раз подумал о ней Иван. Игривостью и взяла его, растормошила, заставила выделывать такие «па», какие и сам за собой не подозревал. Через столько лет семейной жизни понять, что такое женщина в постели — это именно она, Людмила, позволила ощутить. В такие моменты невольно напрашивается сравнение с женой и всякий раз не в пользу Нади: та лежит, чего-то ждет, а даже если он и проявит какую-то активность, воспринимает это столь недоверчиво, что впору плюнуть и отвернуться к стенке.

Однако сравнения на этом не заканчивались. Насколько Людмила была азартна и искусна в любовных утехах, настолько холодна и безразлична после них. И здесь чаша весов склонялась уже в пользу Нади с ее заботливостью и домашностью. Одного месяца жизни с Людмилой хватило, чтобы соотнести и понять: постель — хотя важно и безумно приятно, но все равно не та истина в последней инстанции, которая определяет, что выбирает и кого выбирает для себя человек.

Иван отдал предпочтение семейному покою. Правда, мечталось: вот бы соединить то и другое в одной…

Ни о каких полутора часах встречи не могло идти и разговора — это Иван с грустью понял, как только Люда отмела все кафе и приказала рулить к ее дому.

— А там Соломатина, случаем, нет? — съязвил он. Может, обидится, и они все же расстанутся?

Ничего подобного. Загладила свои золотистые полукружия волос, перехватила их сзади в пучок. Колени от всех этих движений, а может, специально, подголились — загорелые, круглые, притягательные. Детскими, словно игрушечными, но идеально ровными и отточенными пирамидками Хеопса выставились вперед грудки. Ох, стерва! Знает, чем брать и как брать.

— Я вообще-то групповым сексом не занимаюсь, — отмела Людмила возникшее подозрение, нимало не обидевшись.

Да, Бориса там нет. Он наверняка где-то рыскает в поисках своего алиби. Вечером обещал позвонить домой, так что оставаться здесь на ночь нельзя хотя бы по этой причине.

Дома Людмила быстро переоделась в спорткостюм, и по тому, как сгладились, подразрушились пирамидки без лифчика, как зато аккуратно обтянули брюки бедра, он отметил: хозяйка не оставит его в покое. Но хочет ли этого он? Вот бы Надя так умела. И все-таки как сложно сопротивляться идущему изнутри желанию…

— Ты со мной на кухню или поскучаешь пока один? — кокетливо задела она его бедром.

— Иди уж одна, от соблазна подальше, — признался Иван.

— О-о, приятно слышать, что можешь кого-то еще соблазнять. Но ведь я вернусь, — пообещала она и заспешила к холодильнику и плите.

Вернется. И он не сможет сказать «нет» или свести ее намеки лишь в игру. Попался. Хотя ожидание и трепетно, черт бы побрал этот трепет!

Расхолаживая, отвлекая себя, подошел к редкой стопочке книг, притулившейся среди хрусталя на полочке. Там же стоял и альбом с фотографиями, которого он раньше не замечал. Не зная, можно ли трогать такие вещи без разрешения, осторожно вытащил черную бархатную книжицу с золотистыми уголками и застежкой. Красиво. Посмотрим. Ему, собственно, все можно. Если позвали, то терпите. И наглость, и хамство, и невежество, и грубость. Поглядим, до какой степени простирается любовь.

Как оказалось, это был не просто альбом с распиханными между страничками фотографиями, на скорую руку подобранными по срокам, который имеется в каждом доме. С первых страниц, аккуратнейшим образом оформленных, пахнуло экзотикой — Людмила у пальмы, среди волн океана, в парке с причудливыми аттракционами. На следующей странице оказались небоскребы, и стало ясно, что Людмила снималась в Америке. И ведь ни разу не обмолвилась, хотя поездкой туда похвастаться можно было.

— Э-э, — подскочила Людмила, как только он начал всматриваться в следующий цикл фотографий. Грубо вырвала альбом, чуть не уронив тарелки, которые не успела поставить на столик. — Я вообще-то не разрешала рыться в своих вещах.

— У меня такое впечатление, что там все-таки подснят группен-секс, — удивленный реакцией Людмилы, пошутил Иван.