Depeche Mode

Команда определенно встретила друг друга не совсем так, как было нужно, и поэтому единственным вариантом исправить ситуацию было ходить вместе по клубам каждый вечер. В холодном свете дня, тем не менее, они не добивались никакого прогресса в работе над альбомом и игнорировали друг друга, насколько было возможно. «Это было очень неприятно, – поведал Гаан в 1993-м. – Было множество трудностей. Depeche Mode – очень английская группа, а я вернулся из Лос-Анджелеса с кучей агрессивных манер из серии: “Я хочу делать это, я хочу делать то…” У меня было полно идей и мыслей о том, каким я хочу сделать звучание группы, но все остальные были из серии: “Ну, вообще-то мы провели последний год с женами и детьми, так что притормози малек, Дэйв”. Теперь я понимаю, что к чему, но тогда мне казалось, что это некая битва между мной и ими. И я должен продолжать давить». Хоть он и не видел их в Мадриде, но бывший пресс-секретарь группы Крис Карр оставался в теме ситуации: «Совершенно точно все дошло до той точки, когда группа была в одном месте, а Дэйв витал где-то совсем в другом и сам по себе». «Очевидно, в чем была проблема, – говорит Дэниел Миллер, вспоминая сложный и непродуктивный период. – Они провели много времени порознь, все прошли через изменения в жизни, у кого-то за это время родились дети, собираться вместе перестало быть настолько же естественным, как раньше. Они просто не находили контакт». «Мы обнаружили, что сшибались лбами, пока жили бок о бок 24 часа в день 7 дней в неделю, – сказал Гаан на пресс-конференции по поводу альбома. – Я не особо возражал, а вот Алан попросту все это ненавидел». Уайлдер становился все более расстроенным непродуктивностью работы группы и желал уже держать в руке готовую запись. «У меня есть строгая рабочая этика, и меня задолбало разбираться со всем этим. Единственный способ, которым я могу закончить работу – это знать, что я выжал из себя максимум. Мы с Эллисом поняли, что в такой разрушающей атмосфере, что царила на вилле, практически нереально сосредоточиться. Вдвоем они проводили часы, занимаясь черновой работой, после чего Уайлдер шел к себе в комнату и старался не показываться на вид. Дэйв жил напротив меня, и я слышал все, чем он занимался. Он сидел у себя в комнате и создавал фидбэки звуков своей гитары, так что мне приходилось слушать это несколько недель (группа провела две шестинедельные сессии в Мадриде с месячным перерывом между ними). Я не жаловался, но и слушать это не хотел. Полагаю, он просто выпускал пар». «Не было никакого разделения между рабочим пространством и твоим пространством, – говорит Эллис. – Можно было уронить булавку в одной части виллы, и будет казаться, что это громыхнула пушка в другой. Абсолютно никакого личного пространства. Честно говоря, лучшим местом, где можно было находиться, была студия, поэтому я старался проводить там как можно больше времени. Мартин Гор, крайне редко выдающий какие-либо признаки тоски, много напивался и коротал часы за игрой в “Суперсоника”; Уайлдер весь ощетинивался, когда работал; Гаан же, выходя из своей комнаты, являл собой абсолютную непредсказуемость: он мог быть замкнутым и хмурым, а мог и позитивным и общительным. В таком настроении он сильно поддерживал Уайлдера и Эллиса, пока его снова не накрывало хандрой». «Дэйв большую часть времени оставался в своей комнате. Но при этом он был полон энтузиазма относительно альбома, даже несмотря на то, что был не особенно активен в работе, – объясняет Уайлдер. – Он спускался вниз и говорил: “Этот звук восхитительный, Ал, ты проделал отличную работу!” И он был единственным человеком в этой группе, кто когда-либо говорил мне такие добрые вещи. Во всяком случае, он переживал за группу, вне зависимости от кондиций, в которых пребывал». «Возможно, я был ближе всех с Аланом, – говорит Гаан. – И его правда бесил тот факт, что он корячится в студии по 12 часов в день, пока Мартин где-то опять напивается, а я занимаюсь еще какой-нибудь херней. Он, в общем-то, собрал это все воедино и не получил в итоге никакой толковой благодарности, поскольку каждый был так погружен в свое эгоистичное дерьмо».