Депрессия

Геннадий чуть оправился от потрясения, пришёл в себя, даже округлился, гладкая, румяная физиономия лоснилась и сияла, явно от дорогого лосьона, небольшая бородка “Д'Артаньян”, ухожено курчавилась. Он держался спокойно, даже вальяжно, что, впрочем, Елену не удивляло, Лиза уже написала ей, что папа встретил свою бывшую институтскую пассию, обремененную детьми и даже внуками, и скрасил её одиночество. Процедура развода прошла ненавязчиво, они обменялись напоследок пустыми взглядами и расстались, явно навсегда. Елена не понимала, что она чувствует. Наверное, так чувствует себя пустое, дырявое ведро – гулко и глупо. Вот только что было занято, носило воду, а теперь валяется в кладовке, чвакает, если его пнут ногой и не представляет, что будет дальше. Квартиры у неё нет, до развода с мужем она жила с ним, в квартире бабки, его матери, а жить со своими матерью и отцом – лучше удавиться. Значит снимать. И не думать о будущем. Совсем.

* * *

До зарплаты денег опять не хватило. Елена не умела жить, чётко распределяя финансы, спонтанные траты были её болезнью, а тут ещё аренда. Купив в маленьком магазинчике пакет кефира и батон, она пришла домой, поставила эту красоту в совершенно стерильный холодильник и очень четко осознала, что это все. Больше не копейки, а аванс через неделю. Вот как-то так. Откусив кусочек хлеба, она аккуратно налила половинку чашки кефира, тщательно собрала крошки и полезла в вотсап. Игорь молчал. Уже дней пять, как он уехал к больной матери, обещал писать каждый день, но пропал. И пустая строчка на экране давала Елене понять чётко и однозначно – она больше никому не нужна..

Глава 7

Телефон в ночи заорал так, как будто врезал наотмашь, и у Елены только начавшей засыпать, больно заколотилось сердце. Она подскочила, схватила его двумя руками, как сбесившуюся зверушку, хлопнула ладонью по клавише новенького ночника и подслеповато всмотрелась в экран. Радостное лицо Игоря в этот момент показалось Елене глуповатым и самодовольным, в голове пронеслось раздраженное "Какого", но она ткнула в зелёную трубочку, хрипло каркнув "Алло".

– Лена! Леночка! Ты меня слышишь? Я тут попал в ситуацию, застрял у друзей на даче, денег на телефоне осталось в обрез. Ты не можешь мне тыщонку кинуть, в долг. А то мне матери звонить надо, я тут ещё дня три погульбаню. Сделай, солнышко, пожалуйста.

Елена, отведя руку с телефоном подальше, ещё раз посмотрела на застывшую дурацкую физиономию, как будто не понимала, что от неё требуется. А когда поняла, то просто озверела. Схватила телефон, сжала с такой силой, что тот чуть не треснул, прошипела в трубку.

– Тыщонку тебе? Гульбанишь? Нет у меня денег, до зарплаты не дотянула. Мне жрать нечего, по полчашки кефира с горбушкой на ужин у меня, хорошо на работе кормят. А так бы сдохла. Только это всем до лампы. И тебе тоже. Сколько не звонил. А врал-то как красиво.

Елена не знала, зачем она это ему орёт, какое имеет право, что его с ней связывает, да ничего, кроме пары ночей. Но орала, аж захлебываясь, выплескивала свою обиду, страх, одиночество, как раньше на юге хозяйки выплескивали помои на улицу – хрясть, запарило, а через час и следа нет, так, какие-то мусоринки. Она так тоже хотела, но не получилось, помои бурлили и захлестывали её с головой. В какой-то момент ей показалось, что сейчас Игорь просто швырнет трубку, но он на удивление терпеливо её слушал, дождался, пока схлынет поток дури и аккуратно вклинился.

– Я понял, Лен. Почти все. Только вот одно не понял – про кефир и горбушку. У тебя, что, денег на еду нет?

Елена хотела проорать ещё что-то злобное, но всхлипнула и замолчала. А потом с силой ткнула в отбой, швырнула телефон в противоположный угол комнаты на кресло, сунула в уши беруши и накрыла голову подушкой.

Утро заглянуло сквозь плохо зашторенные окна, бросив противный мутный, дождливый свет на обои, и принесло с собой тошноту. Елена, не поняв толком, что с ней происходит, села было на кровати, но тут же снова легла, потому что так поехала в сторону голова, что удержаться она все равно бы не смогла. Все тело болело, вроде его поколотили палками, руки и ноги застыли от странного ледяного холода, а лицо, наоборот, горело, пылало и жгло. "Где-то, вроде, у меня был термометр, вот только где, хpeн его знает, наверное в ящике в стенке", – медленные мысли качались в вязком содержимом Лениной головы и благополучно тонули в ней, причем бесследно. Попытка встать и дойти до телефона удалась, но номер был заблокирован, и Елена села прямо там, где стояла, на пол у кресла и, стянув с него покрывало, закуталась. Потом, почувствовав от его синтетического тепла странное облегчение, она свернулась комочком и уснула прямо на полу.

– Елена Владимировна, а, Елена Владимировна. Вы как? Давайте я вам встать помогу.