Она так и поняла.
— Ничего не поделаешь. — Фрау Шпеер спрятала руку обратно в муфту. — Ни один из нас не хотел бы здесь находиться, но обстоятельства, как всегда, сильнее отдельного человека.
Я удивился тому, насколько легко понимаю ее. Допрашивая пленных, я вечно требовал, чтобы они говорили помедленнее: немцам свойственно тараторить и глотать целые слоги. Кроме того, у них — как и у нас, впрочем — в ходу всякие сокращения. Пока не привыкнешь, не сообразишь, о чем они. Например, Тацинская называется у немцев просто Tazi.
Но в исполнении фрау Шпеер немецкий язык звучал практически красиво. Наверное, впервые я смог это оценить.
Фрау Шпеер рассматривала меня. Не знаю, что она там видела в сумерках.
— Готовы? — осведомился я. — Идемте. Нужно побыстрее разместиться — и на ужин. В столовой уже накрыли.
И зашагал по аэродрому. Они топали вслед за мной: полковник Чесноков под руку с фрау Шпеер, следом за ними обер-лейтенант Шаренберг и последним — капитан Геллер. Этот почему-то всё время оборачивался.
Я отвел моих подопечных в казарму для летчиков, наспех отстроенную после бомбежек. Для фрау Шпеер выделили отдельную комнатку. Сопровождающих ее летчиков и нас с Чесноковым разместили рядом.
— Здесь вы будете жить, — показал я фрау Шпеер ее новое обиталище.
Комнатка была крошечная, зато с настоящей кроватью и стулом. Кровать стояла неплотно к стене — мешал круглый бочок общей с соседним помещением печки. Печка была выкрашена темно-синим, стена выбелена.
Я думал, фрау Шпеер привыкла у себя там, в Германии, к хоромам, но она при виде убогой каморки даже глазом не моргнула:
— Очень уютно. Мне нравится, когда нет лишнего пространства.
— Да и теплее, — подхватил Чесноков, заглянувший мне через плечо.
Оба немца, отстранив Чеснокова и меня, по очереди вошли в комнату фрау Шпеер, постояли возле кровати и вышли. Шаренберг, по-моему, поморщился.
Я обратился к фрау Шпеер:
— Я скажу сержанту, чтобы принес ваш багаж. Вы его в самолете оставили — багаж? И вот еще, фрау Шпеер, вы должны сейчас же вернуть летчику унты. Все равно ходить лучше в валенках.
С этими словами я поставил на кровать новенькие валенки и положил рядом ватные штаны.
— И наденьте это. Так лучше для вашего здоровья. Все-таки — мороз. Это сейчас двадцать градусов, к ночи совсем похолодает. А в степи еще и ветер.
— О, вы заботитесь о моем здоровье, как мило, — заметила она.
Она размотала огромный вязаный платок, сняла шапочку. Я увидел аккуратно причесанные волосы, седые, с белокурыми прядями. На меня пристально смотрели ледяные голубые глаза.
Вообще она оказалась довольно красивой — стройная, рост чуть выше среднего, сложение сухощавое, черты лица правильные, кожа бледная, под глазами заметные синяки — видимо, не высыпается.
— Так я, по-вашему, должна носить эти вещи? — Она подняла тщательно подведенные брови и коснулась ватных штанов.
— Чулки в данных условиях категорически не подходят, — сказал я, сильно покраснев. Я как-то не привык обсуждать с женщинами такие подробности, как нижнее белье.
Утаить мое смущение от взора фрау Шпеер, конечно, не удалось.
— О, — промолвила она, — русские офицеры еще и застенчивы? Это так мило.
— Кстати, о здоровье, — спохватился я и вытащил из кармана флягу с водкой. — Прошу — Vodka. Не этот ваш паршивый шнапс, а хорошая русская Vodka. Если почувствуете, что замерзаете, сразу сделайте глоток. Не бойтесь опьянеть.
— Мне доводилось пить крепкие спиртные напитки, — спокойно сказала она.
— В наших условиях это единственное надежное средство согреться, — добавил я, пропустив ее реплику мимо ушей. — Берегите флягу. И никого не угощайте. У вас, конечно, будут просить… — Я оглянулся на Чеснокова, но тот сделал вид, будто не слышит.
— Хорошо, — кивнула фрау Шпеер.
Она смотрела на меня равнодушно. Явно ждала, чтобы я ушел.
Наверное, так и следовало поступить. Но мне вдруг стало обидно: я столько сил угрохал, столько оперативной смекалки применил — да хотя бы добывая приличную Vodka, — а она этого вообще не замечает. Будто всё как надо и никто ей здесь не делал никакого одолжения.
Ну и ладно. Глупо требовать от женщины благодарности за выпивку. Но кое о чем я ей все-таки напомню.
— Почему же вы не спрашиваете о том, ради чего сюда приехали? — осведомился я почти грубо.
Она положила муфту на кровать рядом с валенками и застыла.
Потом медленно повернулась в мою сторону:
— О чем вы говорите?
— Мы ведь знаем, зачем вы прилетели в Сталинград, правда?
— Я почему-то считала, — тихо, медленно проговорила фрау Шпеер, — что моим делом в Сталинграде занимается другой человек.
Я дернул углом рта:
— Какой еще «другой»? Я и занимаюсь. Всеми вашими делами.
— Я думала, вы просто встречаете, а по делу пришлют кого-то старше… По званию и… возрасту… А разве вы?.. Вы?.. — У нее перехватило дыхание, она поднесла ладони к горлу красивым, картинным и вместе с тем совершенно естественным жестом.