Дердейн

Этцвейн кивнул: «Моя мать жила на Аллее Рододендронов. Я вырос безымянным и сам выбрал себе имя — Гастель Этцвейн».

Дайстар опустил голову — может быть, пытаясь вспомнить тот день, когда он гостил в опрятной хижине на Аллее Рододендронов. «Это было давно, — думал Этцвейн, — он не вспомнит».

«Нужно играть», — спохватился Дайстар и пересел на скамью. Выбрав дарабенс, он исполнил традиционную сюиту — из тех, какие часто требовала публика в танцевальных залах на Утреннем берегу. Этцвейн уже начинал терять интерес, когда Дайстар резко изменил тембр и стиль аккомпанемента. Теперь те же мелодии, те же ритмы звучали по-новому. Сюита превратилась в огорченную, раздраженную повесть о бессердечных расставаниях, колких насмешках и упреках, о демонах, заливающихся издевательским смехом на ночных крышах, об испуганных птицах, затерявшихся в грозовых тучах... Дайстар выдвинул сурдину, приглушил тембр и замедлил темп — музыка безоговорочно утверждала скоротечность всего разумного и полезного, всего, что облегчает жизнь. Триумфально шествовали темная, животная страсть, страх, жестокость, рваные, бессмысленные аккорды... После затянувшейся паузы, однако, наступила сдержанная кода, напомнившая, что, с другой стороны, добро, будучи отсутствием страдания, не существует без понимания зла.

Дайстар немного отдохнул, опять набрал несколько аккордов и углубился в сложное двухголосие — порхающие пассажи журчали над спокойной торжественной темой. Дайстар играл с отрешенным лицом, пальцы его двигались сами собой. Этцвейн подумал, что музыка эта была скорее рассчитана, нежели выстрадана. У Финнерака слипались глаза — тот слишком много съел и выпил. Этцвейн подозвал официанта и расплатился. Сопровождаемый сонно бормочущим Финнераком, он вышел из «Серебряной Самарсанды» и вернулся на лодке в отель «Речной остров».

Этцвейн вышел в сад и постоял в тишине, обратив лицо к Скиафарилье — где-то там, за мерцающим скоплением звезд, была древняя Земля... Когда он вернулся в гостиную, Финнерак уже ушел спать. Этцвейн взял перо и один из приготовленных на столе бланков для извещений и приглашений. Тщательно выбирая выражения, он набросал несколько фраз и скрепил открытое письмо печатью Аноме.

Вернувшись в вестибюль отеля, Этцвейн подозвал мальчишку-посыльного: «Отнеси это в «Серебряную Самарсанду» и отдай лично в руки друидийна Дайстара — никому другому! Не отвечай на вопросы — просто передай сообщение и возвращайся. Все понятно?»

«Понятно!» — мальчишка убежал. Этцвейн вернулся в номера и закрылся в спальне. И на душе, и в желудке у него было тяжело — он сомневался, что когда-нибудь еще станет заказывать «пир из сорока пяти блюд».

Глава 6

Одолеваемый сомнениями и недобрыми предчувствиями, Этцвейн решил не заезжать пока в кантоны Дальнего Запада, но сразу вернуться в Гарвий. Он отсутствовал дольше, чем намеревался — в Гарвии же события происходили быстрее, чем в провинции.

Между Масчейном и Брассеями еще не было прямой воздушнодорожной линии — неблагоприятные ветры и пересеченная местность делали строительство невыгодным — но река Джардин почти восполняла это упущение. Вместо того, чтобы ждать ходившего по расписанию пассажирского судна, Этцвейн нанял быстроходный полубаркас с двумя треугольными парусами и командой из десяти человек, способной, в случае необходимости, сесть за весла или буксировать большую лодку, шагая по берегу.

Они плыли под парусами на восток по гигантской излучине реки мимо подножий пасторальных холмов Лор-Аульта, потом на север, в теснине между скалистыми кряжами Метелинской долины. В Гриаве, столице кантона Перелог, проходила ветка воздушной дороги, следовавшая вдоль Большого Поперечного хребта, но на станции сообщили, что все направлявшиеся на север гондолы задерживались в связи с ураганным встречным ветром, налетевшим с озера Суалле. Спустившись по реке до Брассейского разъезда, Этцвейн и Финнерак заняли места в гондоле «Арамаанд». Озерный шторм прекратился. Бриз, бодро веявший с залива Ракушечных Цветов, позволял делать больше ста километров в час — неугомонный «Арамаанд» мчался на север, поглощая расстояние. Уже вечером они вихрем пронеслись по долине Молчания, накренили парус над Джардинским разломом и через пять минут приземлились на Гарвийской станции.