Дердейн

«Финнерак, вы отвечаете не перед Бравой Вольницей, а перед главным руководителем Шанта — то есть передо мной! Не судите опрометчиво, не позволяйте эмоциям затмевать рассудок! Объяснимся начистоту. Если вы считаете, что не можете терпеливо способствовать выполнению долгосрочных планов, вам лучше отстраниться от руководства и посвятить себя другому делу». Не отступая под огнем пылающих голубых глаз Финнерака, Этцвейн продолжал: «Я могу ошибаться. В том, что касается Ауна Шарраха, согласен — скорее всего, он виновен. Совершенно необходимо, однако, выяснить, какими мотивами он руководствуется».

Финнерак сказал: «Истина не дороже одной человеческой жизни».

«Откуда вы знаете? — быстро отозвался Этцвейн. — Побуждения Шарраха неизвестны. Как вы можете оценить, сколько человеческих жизней будет спасено, если тайное станет явным?»

«Пустые рассуждения! У меня нет времени, — отмахнулся Финнерак. — Очередь желающих вступить в Бравую Вольницу и сбросить ошейник растет с каждым днем».

Этцвейн ждал этих слов — такой шанс упускать нельзя было: «Согласен, вы перегружены работой. Я назначу кого-нибудь директором Разведывательного управления и подберу вам помощника. Вдвоем будет легче управляться с Вольницей».

Финнерак оскалил зубы: «Я не нуждаюсь в помощи! И разведка, и добровольцы — мои ведомства!»

Этцвейн игнорировал протесты: «Тем временем я буду внимательно наблюдать за Шаррахом — ему не удастся нанести нам ни малейшего вреда».

Финнерак ушел. Этцвейн сидел и думал. Последние события можно было только приветствовать. Миаламбер и Дайстар, каждый по-своему, сумели сплотить кантоны Шанта и создать какое-то подобие единой нации. Теперь упрямство и страстность Финнерака, некогда полезные, превратились в насущную проблему — Финнерака невозможно было контролировать, на него нельзя было даже повлиять...

Из груди Этцвейна невольно вырвался короткий сардонический смешок. Когда, одинокий и испуганный, он с тоской искал преданного, надежного помощника, его внутреннему взору представилось широкое дружелюбное лицо парня с соломенными волосами, стоявшего на платформе Ангвинской развязки. Финнерак, освобожденный Этцвейном в лагере №3, совершенно не соответствовал целям Этцвейна — неуживчивый, непримиримый, неумолимый, неподатливый, беспардонный, своевольный, мстительный, предубежденный, скрытный, мнительный, угрюмый, разочарованный, пессимистичный, неспособный не только к преданности, но и к простому сотрудничеству... даже, возможно, недостойный доверия. Нельзя было отрицать, что Финнерак блестяще организовал Разведывательное управление и Бравую Вольницу — но все это теперь не имело значения.

Изначальные страхи Этцвейна рассеялись. Его собственная судьба уже не имела значения — сопротивление рогушкоям нарастало само собой, как снежный ком, как горный обвал. Новый Шант стал необратимой реальностью. Через двадцать лет, каковы бы ни были последствия освобождения, ошейники можно будет увидеть только в музеях, а характер и вся структура власти Аноме полностью изменятся. Кто станет новым Аноме? Октагон Миаламбер? Дайстар? Сан-Сейн?

Этцвейн встал, подошел к окну, взглянул вниз на площадь Корпорации. Сумерки обволакивали город. Нужно было решить, что делать с Ауном Шаррахом — сегодня же.

Этцвейн вышел из кабинета, спустился по лестнице и вышел из Палаты правосудия. Гарвийцы уже знали о знаменитой победе под Маурмундом — пока Этцвейн переходил площадь, до его ушей доносились обрывки возбужденных разговоров. Но мрачное предсказание Финнерака отравляло его внутреннее ликование — что, если Финнерак прав? Что, если худшее еще впереди?

Этцвейн поднялся к номерам в отеле «Розеале гриндиана», где намеревался принять ванну, пообедать, просмотреть отчеты кантональных разведывательных служб, а потом немного поволочиться — может быть — за Дашаной Цандалее. Он открыл дверь. В гостиной было сумрачно, почти темно. Странно! Кто погасил свет? Этцвейн прикоснулся к панели, возбуждавшей свечение шаров. Свет не зажегся. У Этцвейна кружилась голова. Ничем не пахло, но во рту ощущался непривычный едкий привкус. Шатаясь, Этцвейн добрался до дивана, чтобы прилечь, но сразу испуганно встал и направился к двери. Ноги отказывались слушаться, в глазах чернело. Этцвейн старался найти дверь наощупь, уже дотянулся до засова... Кто-то взял его за руку и повел, поддерживая сзади за плечи, в глубину гостиной.

«Что-то не так, что-то неправильно», — думал Этцвейн. Он чувствовал одновременно тяжесть и пустоту, слабость и напряжение, не мог собраться с мыслями, будто разбуженный дурным сном. Приподнявшись на кушетке, Этцвейн едва не упал от головокружения. Судя по всему, он действительно заснул в неудобной позе, не раздевшись, и видел дурной сон — темноту, немоту, вцепившиеся руки, тихие голоса...