Дердейн

Теперь стало ясно, что меня связали с засадой в Тране на основании одного вопроса и одного ответа. Я спросил: может ли Бризе отправить грузовые суда в Освий? Он ответил: нет, но если что-нибудь требуется привезти из Маурмунда, скоро представится такая возможность. Этот обмен фразами послужил первой и основной причиной обвинения в государственной измене. Гастель Этцвейн пришел к выводу, что Аун Шаррах предупредил рогушкоев о предстоящей высадке Бравой Вольницы в Тране. Далеко идущий вывод, но возможный — если бы не одно второстепенное обстоятельство, снова упущенное Гастелем Этцвейном. Координируя перевозки материалов, Бризе и я тысячи раз сталкивались с дефицитом транспортных средств. Вместо того, чтобы вести бесконечные споры, мы выработали ироническую манеру краткого обсуждения проблемы. Я спрашивал: нельзя ли срочно отвезти грузы, ожидающие отправки там-то и там-то? Бризе отвечал: нет, это невозможно, но если что-то нужно привезти из другого места, где транспорта более чем достаточно, он к моим услугам. Бризе, я правильно описываю ситуацию?»

«Правильно, — Бризе поежился, будто ему снег попал за шиворот. — Подобный обмен вопросами и ответами происходил несколько раз в день. Аун Шаррах не мог бы придать особое значение отсутствию грузовых судов в Освии и их наличию в Маурмунде, даже если бы интересовался перемещениями Бравой Вольницы. Я сообщил о содержании нашего разговора Гастелю Этцвейну только потому, что он требовал дословного отчета, но не сумел объяснить ему, в каком контексте было упомянуто местоположение судов».

Аун Шаррах спросил Этцвейна: «Есть еще какие-нибудь обвинения?»

Этцвейн смущенно рассмеялся: «Нет. Совершенно ясно, что я неспособен составить разумное суждение о чем-либо и о ком-либо. Приношу глубочайшие извинения и обещаю сделать все возможное, чтобы возместить нанесенный ущерб. Мне следует серьезно подумать о выходе в отставку. Пурпурная палата — не для меня».

Октагон Миаламбер неприветливо оборвал его: «Вопрос не заслуживает обсуждения. У нас нет времени на экстравагантное самобичевание».

«Позволю себе добавить только одно, — сказал Этцвейну Аун Шаррах. — Вы упомянули о возмещении ущерба. Если вы не пошутили, разрешите мне вернуться к прежней работе. Верните мне Дискриминатуру».

«В той мере, в какой это зависит от меня, она ваша, — развел руками Этцвейн, — то есть все, что от нее осталось. Финнерак перевернул Дискриминатуру вверх дном».

Рогушкоев загнали обратно в Дебри — на какое-то время военные действия приостановились. Совещаясь с Этцвейном, Финнерак подытожил свою оценку ситуации: «Враг засел в горах, как в неприступной крепости. Мы контролируем полосу предгорий шириной тридцать километров. В глубине Хвана рогушкои беспрепятственно размножаются, перевооружаются, реорганизуются и, надо полагать, вынашивают новые планы».

Этцвейна занимали другие мысли: «Мы захватили тысячи ятаганов из неизвестного в Шанте сплава. Откуда рогушкои получают столько драгоценных металлов? Никто не видел в Хванских Дебрях никаких плавилен или кузниц. Непостижимо!»

Финнерак безразлично кивнул: «Дальнейшая стратегия очевидна. Необходимо организовать все способное носить оружие население и постепенно оккупировать Хван. Предстоит грязная, долгая, утомительная работа. Вы видите иной выход?»

«Пока не вижу», — вздохнул Этцвейн.

«Тогда очистим горы от нечисти, вытесним остатки орды в Паласедру! Пусть паласедрийцы посмеют еще раз сунуться в Шант!»

«Вы допускаете, что во всем виноваты паласедрийцы, что еще не доказано».

«Разве это не ясно?» — Финнерак широко открыл глаза.

«Разве не ясно было, что Аун Шаррах — предатель? Я хорошо выучил свой урок».

Глава 13

Летняя передышка затянулась — наступила долгая благодатная осень, а война не возобновлялась. Шант залечивал раны, оплакивая умерших и похищенных, наращивая боевую мощь. Бравая Вольница, теперь многочисленная и пустившая корни по всей стране, разделилась на региональные корпуса, стратегически и материально поддерживаемые кантональными ополчениями. Оружие массовым потоком сходило с конвейеров сборочных цехов в Шранке; амортизирующие грузы халькоидных орудий штамповали из металла, полученного из расплавленных ятаганов.

Планеры вылетали из Верна — легкие, как мотыльки, аппараты-этажерки. Особое подразделение Бравой Вольницы теперь называлось «Эскадрильей Шанта». На первых порах пилоты тренировались в суматошном беспорядке — никто ничего толком не знал и не умел. Многие разбились; выжившие стали инструкторами и учили других. В силу необходимости летчики Эскадрильи превратились в опытную, сплоченную группу. Естественно, они гордо демонстрировали презрение к смерти, совершая дерзкие виртуозные полеты.