Читаем Деревенская свадьба полностью

– Извините, мы торопимся, у друга мужа сегодня день рождения. Он нас пригласил, мы должны быть у него. – самые дорогие гости встали и сквозь освобождённый для них застывшими в почтительных позах гостями проход, направились к выходу. Мамаша засеменила за ними.

– У брата свадьба, останьтесь. Артур если надо, езжай один, пусть дочка останется, поможет мне, повеселится на свадьбе брата, с невесткой подружится.

– Кума тебе поможет, – съехидничал зять, вежливо открывая заднюю дверцу машины и ласково помогая усадить спутницу. Они уехали.

– Богатая у тебя дочка, счастливая ты, муж у неё богатый и ласковый, не то, что наши балбесы, – сказала кума мамаше. Польщённая похвалой мать довольно заулыбалась и повеселела.

Лица гостей всё больше соловели. Приглашённый гармонист раздвинул меха гармони. Стол придвинули ближе к стене, освобождая место, гости пустились в пляс. Плясали так, как никто сейчас уже не умеет. Такое не увидишь по телевизору на современных раундах и фуршетах, можно только увидеть в исполнении знаменитых профессиональных танцевальных коллективов. В старом фильме, изображая гостей, лихо пляшет Пуговкин.

Женщины расправили осанки, взяли в руки платочки. В отличии от танца живота, который часто можно созерцать по телевизору, в русском танце женщина горда, танцует с достоинством, никакого намёка на флирт. Олицетворение хозяйки, девичьей гордости. Такую хочется завоёвывать, за такой, как за каменной стеной.

Мужчины кружились вокруг них в присядку, показывая свою удаль, так, что поскрипывали деревянные полы.

Притомившись, снова сели за столы. Подали чай.

До поздней ночи гости пели, плясали, веселились.

На рассвете следующего дня по грязной улице села Л ехала двухколёсная повозка. Когда-то она была колёсным безрессорным экипажем, у неё были две оглобли для конной тяги. Со временем одна оглобля оторвалась, коней заменили машинами и тракторами, повозка валялась без дела.

И вот сейчас она снова понадобилась. На повозке лежал продолговатый невысокий ящик с соломой, в нём восседал шутовской «цыганский барон» – крупная неряшливо одетая женщина в старой фетровой шляпе с бутафорской бородой, нарисованными сажей густыми бровями и усами. Во рту она держала незажжённую папиросу. В руках у неё был кнут, им она погоняла свою тягу: крупного парня в высоких резиновых сапогах, тащившего за одну оглоблю по непролазной грязи телегу. Рядом, помогая ему, бежали другие «цыгане»: женщина в длинной широкой цветастой юбке с ярко накрашенными свеклой щеками, женщина в капроновом платочке, повязанном у подбородка, женщина в шерстяном платочке. Все они были разношёрстно одеты и безудержно веселы. Наконец, телега застряла в кювете, один мужчина, желая помочь, расторопно толкнул задок телеги, от чего она перевернулась. Шутовской цыганский барон оказался весь в грязи, отчего впал в неистовое веселье. Поднимаясь, он ещё больше перепачкал брюки, белую мужскую рубаху, которая наполовину выбилась из брюк, жилетка расстегнулась.

Под одобрительный хохот процессии женщина в капроновом платочке проникла в спальню, где ночевали молодожёны, и стащила простыню, замазанную бурыми пятнами.

Лида в это время была у подруги, та ей поправляла причёску перед вторым днём свадьбы.

Шутовской барон, вытерев свои грязные руки о простыню, стоял, широко расставив ноги, чтобы снова не упасть; размахивал простынёй, как флагом, заглушая общий гул, уверял всех из буйной ватаги, что невеста была девственницей. Новоиспечённая свекровь в это время с добровольными помощницами из гостей накрывала стол.

– Выйди на минутку, – позвала её самая прилично одетая участница процессии. Мамаша, ничего не подозревая, накинув пальто, вышла за ворота, где её тут же посадили в тележку и повезли под общий хохот и улюлюканье по улице. От тряски бедняжка сразу же легла на солому и цепко ухватилась за края ящика, чтобы не упасть в грязь. Так как никто не заметил исчезновения матери, процессия вернулась.

– Ты думаешь выкупать свою мать, мы её выкрали, – скорчив свою причудливую грязную рожу, крикнула через забор Андрею женщина – барон. Сын взял бутылку водки со стаканом и направился к восторженной толпе.

Свекровь с трудом вытащили из ящика с соломой.

Шумная процессия, пресытившись своими выходками, разошлась по домам переодеться в чистое платье, дабы снова вернуться на свадьбу.

Поздно вечером, моя посуду, мать довольно сказала:

– Ну вот, теперь всё как у людей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее