Деревенские святцы

Святой Владимир принял Крещение в Херсонесе в 988 году. И тогда же состоялось Крещение всей Руси — всего русского народа от Причерноморья до Великого Новгорода. Тем самым Русь на равных христианской державой влилась в семью европейских народов.

29 июля — Финоген.

В устных календарях — волотки на бородки, зажинки.

О погоде множились прикидки, так как «лето под гору катится», об отлете «пташки задумываются». «Придет Финоген с теплом да со светом, управишься загодя со жнитвою. Финоген с дождем — копногной, хлеб в снопах прорастет. Финогеев день к Илье Пророку навстречу идет — жнитво солнышком блюдет».

Ох, «молись солнышку, дал бы вёдрышка»: с сеном не управились, жатва стучится в ворота!

На лугах Поморья все еще «щука ныряет, весь лес валяет, горы ставит» — о косе загадка. Точно, образно сказано.

Горы сена надобны, чтоб снабдить скотинку-животинку, черно-пестрых холмогорок, карих вятских лошадок кормами на зиму долгую.

Бывало, по деревне весть:

— Дедушка Панкрат к себе на бороду кличет.

Ничего такого. «Борода» — окончание страды. «На бороду», то есть помочь соседу завершить сеноуборку, сходились без повторных приглашений. Принято, заведено, храни обычай доброй старины. А зажинки — то-то праздник!

Сноп-первенец с полосы нарядно, по обычаю, одетая хозяйка дома проносила гордо серединой села. Водружался сноп в красный угол избы под образа. Стоять ему — с солонкой с солью, со свечой — до самых дожинок.

Уборка хлебов велась раздельным способом. Не дошла рожь, дозреет в снопах, поставленных суслонами. Десять снопов ставили вместе и сверху снопом прикрывали — вот и суслон.

Преображалась округа: луг — и стога, нива — и суслоны. Поле с полем перекликались:

Пора же, мати, жито жати,
Ох, и колосок налился,
Пора же, мати, дочку дати,
Ох, и голосок сменился.

Русь работящая — Русь песенная…

30 июля — Марина и Лазарь.

В устных календарях — зори с пазорями.

Солнце закатилось. Высыпают звезды. Тлеет золотистая, в легком румянце, заря. Внезапно с запада окоем высвечивается голубыми вспышками. Отблеск дальних гроз в народе и прозывался «пазорями».

Сколько времени уделял небу крестьянин, весь в земных заботах! На Ивана Купалу «солнце трижды останавливается». «Месяцев праздник«- 18 июля, «солнце красно светит» — 29 июля.

И наконец, «зори с пазорями». Смотри, внимай, ничего не пропускай!

31 июля — Емельян.

В устных календарях — воробьиные ночи.

Стой-постой, вдруг память изменила? Негде свериться, не у кого справиться. Нет полного списка народных устных календарей, иметь их мужикам вовек было отказано. И были ль святцы деревенские, докажи тем, кто им не верит!

С грозами приходит, с грозами уходит июль.

Гроза впотьмах, говорили: «воробьиная ночь». Дескать, испугавшись нарастающего треска, слепящих молний, воробушки в своих ухоронках копошатся, потом летят незнаемо куда.

Утром, помнится, стога сена курились на пригреве, лужок за погребом белел катышками дождевиков, блестели лужи, маня по ним, теплым до щекотки, проскакать босиком.

Благодать: не поливать гряды, не позовут раньше обеда сгребать сено.

Айда в Магрин бор!

Увесисты молодые подосиновики, крепыши на толстых ножках. Ко мхам жмутся маслята: «Был ребенком — пеленался в пеленки, стал стар старичок, надел воротничок». Подберезовики скромные, лесные ребятишки — на исподе шляпок рыжие веснушки.

Может, навестить Городишну? Вода прибыла после грозы, вдоль берега глинистая муть. Кишмя кишат пескари, мулявы-гольяны, уклеи, ельцы. Только удочку закинь, будут клевать на голый крючок!

…Иду лугом, подпираюсь палочкой: не лишним мне сделался батожок-посошок. Простор здесь, поля, покосы — не городищенским чета река шире и глубже, чем в детстве, да что-то не прикипаю к ним душой.

Пасется стадо коров вдоль берега Кубены. У пастуха через плечо орущий модные песенки транзистор, и я еле-еле различаю с песчаной отмели тонкий мелодичный говор куликов.

А, кулики-сороки? С дальнего Севера прилетели, весточка, что лето тронулось к осени, точно годы мои — к зиме.

Взмывают, будто из-под ног, чибисы, восклицают над головой:

— Чьи вы? Чьи вы?

Не знаю. В самом деле, не знаю, чьи мы, — от деревни отстали, к городу не пристали.

Иду, устало опираясь посошком, и странная мысль меня осеняет: вдруг выведет тропка узкая к суслонам на загонах-пажитях, к проголосным песням, какие забыты, к наивной вере, что если не у меня, у этих полей и лугов еще все-все впереди?

по свидетельству летописей

979 год — на Руси такие ветры с вихрем, страшные грозы, что об этом счел нужным упомянуть летописец.

1003 год — лето, благоприятное «на умножение плодов земных», то есть выдалось исключительным урожаем.

1017 год — в Киеве огнем уничтожено множество церквей. Причина распространения пожара, видимо, сухая погода.

1224 год — «страх и ужас на всех»: зной, сушь, горят болота-торфяники.