Деревенский бунт

Ладно, идём по тайге, смотрим: мама родная – глухарь на сосне посиживат и токует что есть мочи! Прямо уливатся. «От, – думаю, – бесстыдник-то, а… Тоже мне, ухарь-купец… Порядошные глухари по весне оттоковали, любовь справили, а этому всё мало. А уж январь на пороге… И откуль здоровье берётся?! Опять же, на свежем воздухе живёт, ягодой кормится…» Ладно… Послушались мы, послушали глухариную песнь, но добыть же, паря, охота, дичь же… А как добыть, коли ружья нету?! За ружьишком надо в Ботало бежать… И тут я припомнил: глухари же, паря, любят собак дразнить. Хлебом не корми, дай подразнить. Припомнил я это дело и говорю напарнику:

– Федя, выручай, побудь собакой! А я дуну в деревню за ружьишком.

– Не хочу быть собакой, – заерепенился Федя. – Да и не умею, грамотёшки мало…

– Ничо, не боги горшки обжигают, освоишь. Слушай: встал на карачки, ползи под лесину и лай. Лай, лай, пока не охрипнешь… Понял?.. Да погромше лай!

Согласился. Встал на четвереньки – и-и-и давай лаять. Да так браво лает, похлешше собаки. Я ишо подумал, буду на охоту брать заместо собаки… А глухарь ни-изко к Феде спустился. Думат, собака… Сидит на ветке и дразнит Федю, и дразнит…

Ладно… А я в деревню ходом. Пока туды-сюды слетал, напарник мой аж охрип, но мало-мало тявкат. А глухарь-то, глухарь-то, паря, не попускатся, дразнит и дразнит. Думат, собака… Тут бы я и добыл глухаря, да Федя лаять перестал. Обезголосел напрочь… Глухарь-то пригляделся: но, паря, дак это же не собака, это же Федя – и улетел.

Улетел… Дак оно и ладно, что улетел. Жалко мне стало птицу… Вот я теперичи и не кормлюсь с ружья, больше на ягоды да на кедровый орех налегаю. За черемшой ишо бегаю. Жить-то надо, а жить-то не с кем…

Росомаха-воровка

Я пошто не охочусь?.. Зверей жалко… Но, паря, росомах не жалею. Не, росомах не жалко. Така пакость!.. Така пакость! Прости мя, Господи… Помню, мы с баушкой летовали на Байкале. А молодые были, то-ока поженились. Обвенчались круг ракитова куста…

И вот, значит, в избе ночевать душно. Ну, мы с баушкой в сенях и спали. Свежей травы постелим… – красота… И вот спим себе, никому не мешам, да только чую, что-то тёмное через нас с баушкой пролетело! А у нас в сенях окошко слуховое, без рамы, без стекла. Вот оттуда и… Ну, пролетело да пролетело, мало ли чо по ночам летат.

Ладно… А в сенях стояла корзина с яйцами… Дак, это, я утром-то глянул: мама родная – все яйца повыпиты! Тут и следы звериные, и кало. Ну, я же охотник – следы посмотрел, кало понюхал: ну, точно, она, подлюга, забралась… росомаха! Дак чо, холера, удумала, гвоздиком проткнёт яйцо и выпьет. Так всю корзину за ночь и уговорила… Да… На другу ночь я опеть поставил корзину с яйцами. Легли мы с баушкой, приставились, будто спим… Пришла, милая. И тока, это, росомаха за яйца-то взялась, начала их гвоздиком протыкать да пить, тут я её и прищучил… Да, паря… Хотел на мясо, да мясо у ей псиной пахнет… На цепь посадил. Похлешше собаки лаяла. Избушку караулила…

Но это уже, паря, друга история. Ежели отпотчуешь винцом с хлебцем, може, и поведаю.

Наглый кабан

Не-е, я теперичи бросил охоту. Так, иногда, ежели какой зверь шибко досаждат, жить мешат… Но, помню, случай был… У меня избёнка на Байкале. Подле самого леса. И вот, паря, кабаны дикие понавадились в огород. Тын разворошили и всю картошку повырыли. Как Мамай прошёл… Я уж потом тын починил, а на тычины жестяные банки повесил, чтоб бренчали и пугали…

Потом кабаны и вовсе обнаглели, по крыше стали бегать – всю проломили. Хулиганьё, варначьё… Пришлось попужать ружьишком. Ага… А в лес пойдёшь по грибы – но, паря, всё кругом изрыто кабанами. Все грибницы разорили…

А тут ко мне родня нагрянуло. Неделю гостили… А им же охота в лес сбегать, маслят пособирать. Охота, да кабанов боятся. А с имя девчушка была, отчаянная, кабаном не испужаешь. Ну, и пошла. Корзину обабков напластала. Пришла… Спрашиваю:

– Кабанов-то видела?

– Видела, – говорит, – одного. Из-за дерева вышел и кричит: «Дэушка, иды ко мне!..» Ну, я его и отправила подальше, а сама домой пошла… А больше никого не видела.

1993–1998 годы

СЧАСТЬЕ, или нет худа без добра

Диву даюсь, столь милостиво приветил Господь мою судьбу, хотя жил в безбожии, во грехах, как в шелках, сгорая в страстях дольнего мира, не ведая о мире горнем и о спасении души для жития вечного. Оглядел тихим душевным оком нажитую жизнь от таёжного и полевого, от речного и озёрного деревенского рассвета до старгородского заката и подивился: верно молвлено, не было бы счастья, да несчастье помогло. Ибо нет худа без добра….

Худо с добром