Деревья-музыканты

— Эти стер... стер... стервятники очистили весь мой сад! — поддал жару Теажен.

Аристиль вовсе не был расположен уступать слово другим жалобщикам. Он был крайне возбужден и жаждал покарать обидчиков. Он заговорил, призывая генерала в свидетели:

— Разрази меня гром, Мирасен, если они опять заявятся — быть беде! Клянусь, я проучу поганых ворюг, и будь я проклят, если не отрублю кому-нибудь из них башку своим мачете! Клянусь, я устрою у себя в саду такую штуку, что они, мерзавцы, к месту прирастут и будут стоять не шелохнувшись до рассвета, словно в столбняке... Неужто я день-деньской ковыряю мотыгой землю только для того, чтобы негодяи и бездельники вырывали у меня изо рта последний кусок хлеба!.. Угостите глоточком вина, геал Мирасен!..

Он схватил бутылку и отправил в горло большой глоток водки. Тотчас его примеру последовали Инносан Дьебальфей и Теажен Мелон. И все принялись кричать наперебой, не слушая друг друга. С той поры как был собран урожай, в округе только и говорили что о ворах. А окружной начальник[45] и его помощник так и не напали на след ночных грабителей. Позор да и только! Как они, эти воры, откуда взялись? Этого никто не знал, а разбой продолжался.

Пришли новые гости: Олисма Алисме, Шаритабль Жакотен, Жозельен Жоффе, Бальтазар Фенелюс. И все заговорили хором... Нет, больше нельзя терпеть, нужно наконец проучить этих бродяг, этих разбойников, положить конец воровству! Жакотен сказал, совершенно ясно намекая на доминиканцев:

— Не знаю, не знаю... Не хочу быть доносчиком, но думается мне, что наши соседи виноваты, черт побери!..

Наступило короткое молчание. Генерал Сен-Фор Мирасен рывком приподнялся и сел в гамаке.

— В мое время, — заявил он, — там, где командовал генерал Мирасен, не могло быть воров! Дьявольщина!.. Президент Терезиас назначил меня комендантом города Маршан. В первый же день мне докладывают, что в четвертом сельском округе бесчинствуют воры. Я не стал особенно голову ломать, а вызвал всех окружных начальников... Собрал их в комендатуре... Вот бы вам меня послушать тогда! Я им сказал: не покончите с ворами — придется выпороть вас самих. Каждую неделю я вызывал их для доклада. Трижды приказал высечь окружных начальников и их помощников... Во всем районе воцарились мир да благодать! С тех пор о ворах и слуху не было, пока я командовал...

— Так-таки не осталось ни одного вора? — усомнился Шаритабль Жакотен.

— Ни одного! Это я вам говорю, Сен-Фор Эзешьель Нереюс Мирасен!

— ...Наверно, геал Мирасен имеет в виду не кражи по мелочам — ну, там гроздь бананов или, скажем, десяток яиц... Он говорит о крупном воровстве, о набегах на сады, об ограблениях рынка... — сказал Бальтазар Фенелюс.

— Ничего не было! Ни одной кражи! Ни одного пора, пока я был комендантом.

— Я думаю, геал Мирасен верно говорит, — заметил Олисма Алисме. — Если он приказал при каждом случае воровства пороть окружных начальников, ясно, почему к нему ни разу не привели воров. Кому охота порку получить! Как же! Станет Жозеф Буден, наш окружной, приводить начальству воров только для того, чтобы его тут же выпороли. Да Жозеф Буден скорее сам выпорет всякого, кого обокрали, — только бы к начальству не поступало жалоб!..

Олисма закончил свою тираду ехидным смешком. Аудиенция «геала» Мирасена обещала быть весьма оживленной.

— И что же, геал Мирасен, даже и теперь ни один воришка не залезет в ваш сад? — съязвил Аристиль Дессен.

— Никогда! Никогда не было и не будет воров там, где командую я! Все знают, что за человек генерал Мирасен!..

Атмосфера накалялась. Посыпались колкости. Беседа явно переходила в спор. Генеральский бас перекрывал все остальные голоса; Мирасен уснащал свои аргументы всеми ругательствами, какие употребляются на острове Гаити, включая Доминиканскую республику. Возражавший ему Аристиль орал так, что наверняка разбудил невинные души усопших. Спорщики не забывали, однако, о бутылке, и скоро ей на смену пришлось принести большую оплетенную бутыль. Остальные посмеивались втихомолку и тоже усердно прикладывались к чарке.