Деревья-музыканты

— Во всяком случае, этот человек внушает симпатию. Я вдруг ощутил в себе пыл тех добрых старых времен, когда еще живо было «Туземное обозрение»!.. Казалось, интеллектуальная жизнь у нас совсем заглохла, и вдруг — хлоп! — опять все только и говорят что о литературных кружках да студенческих объединениях... Я, конечно, не верю, что из всего этого выйдет что-нибудь путное, но Румель мне определенно нравится... О, относительно своей особы я не обольщаюсь, поэт я самый заурядный и подарю миру какой-нибудь десяток слабых стишков, мне нравится жизнь богемы, а любая деятельность, любая работа меня просто пугает, — все это так, но поверь мне, Эдгар, даже моя жизнь чего-то стоит, если сравнить ее с твоей! По крайней мере, я храню в чистоте свое сердце!.. Э, да ладно, я все равно уеду. Что мне делать в вашем мире благоразумия и расчета? Я здесь не останусь! Я пробуждаю в вас слишком много неприятных воспоминаний...

— Карл! Перестань чепуху молоть! Ты останешься здесь! — заявила Леони.

Эдгар лишь пожал плечами и с подчеркнутым вниманием уткнулся в газету. Руководство ГАСХО уже прибыло в Порт-о-Пренс. Надо как можно скорее навести порядок во вверенном ему районе...

Внезапно на улице послышался шум. Трое Осменов выбежали на крыльцо посмотреть, в чем дело. Перед домом Вертюса Дорсиля толпились возбужденные крестьяне; они кричали, требуя мэтра. Где же полиция? Рысцой подбежали четверо жандармов. Лейтенант Осмен накинулся на них:

— Где вы раньше были? Дрыхнуть да резаться в карты — только на это вы и способны. Ну-ка, живо!! Схватить этих молодчиков! Бездельники!

При виде представителей власти крестьяне — десятка два парней — замолчали. Некоторые пустились наутек, остальных схватили.

Прибежала мадам Вертюс Дорсиль, зеленая от страха. Муж сейчас в отъезде. Она умоляет защитить ее от этих ужасных крестьян! Просто звери какие-то! От них всего можно ожидать! Из-за чего этот шум, вы спрашиваете? Из-за спорного участка, из-за земли, что под сахарным тростником, в верховьях реки Фон. Она принадлежит семье Дорсиль со времен Второй империи[52], а крестьяне отказываются вносить арендную плату, кричат, что это их земли. Суд решил спор в пользу ее мужа, и он послал Поля Аселема произвести обмер владений. Вот эти голодранцы и сбежались, стали угрожать... Счастье еще, что Вертюса не оказалось дома, а то ему бы плохо пришлось... Головорезы проклятые!

Леони нахмурилась. В глазах крестьян она уловила нехороший блеск. Они готовы на все. Того и гляди, схватятся за ножи. Ее кольнуло тревожное предчувствие. Окинув последним взглядом улицу, где толпились возбужденные горожане, Леони быстро вернулась в дом.

Гонаибо разделся догола. Эта часть озера изобиловала глиной, мягкой красноватой глиной, жирной, нежной, как шелк, превосходно поддающейся обжигу. Кроме того, здесь было полно дичи. Упершись коленом в борт пироги, мальчик раздвинул голубые лотосы и зеленые листья кувшинок, оттолкнулся от берега левой ногой и вскочил в пирогу. Он стоял, выпрямившись во весь рост, и длинным шестом направлял пирогу к середине озера. Водяные курочки подняли крик, подавая короткие пронзительные сигналы тревоги пестрым уткам и ныркам, белым ибисам и голенастым цаплям. Ну и переполох начался в камышах! Птицы вычерчивали в небе замысловатые фигуры, врассыпную разлетались кто куда. А повыше кружили царственные фламинго, красные, розовые, чуть-чуть жеманные...

Для очистки совести Гонаибо несколько раз громко крикнул, чем привел всю озерную живность в полное смятение. Но сегодня ему было не до охоты. Вот уже несколько дней, как он развил лихорадочную деятельность, не давая себе ни часу передышки: с утра до глубокой ночи сидел за работой, плел гамаки, вращал гончарный круг, обжигал кувшины и блюда. Он готовился отразить натиск неприятеля, но для военных действий нужны деньги, много денег! Он совершенно справедливо рассудил, что надо поскорее выручить как можно больше денег на базарах в Томазо, в Тьерра-Нуэве и в Химани — по другую сторону границы. Значит, лодырничать, барахтаться в воде и стрелять из рогатки в птиц он теперь не мог себе позволить.

Посреди озера Гонаибо на секунду перегнулся через борт и тут же прыгнул в воду с корзинкой в руке. Четыре раза нырял он в глубину, и четыре раза корзинка наполнялась чудесной озерной глиной. На пятый раз он увидел в воде летевшего к нему на всех парах небольшого каймана. Ах ты заморыш! Тебе повезло: в другое время я научил бы тебя вежливости!.. Гонаибо хорошо знал этого маленького злого каймана, который всякий раз норовил цапнуть его за ногу. Жаль, что сегодня Гонаибо некогда, а то он огрел бы коварного уродца шестом — угощайся тиной!