Деревья-музыканты

Нищета и невежество — благодарная почва для любых религиозных суеверий, это правда, но нельзя вырвать грубой рукой веру, укоренившуюся в сердцах людей под воздействием первобытных условий жизни и труда. Мечты живучи! И все же храмы разрушат, а эти земли отнимут, — они уже потеряны! Гонаибо обречен, обречен еще в большей степени, чем крестьяне... Жизнь, которую он здесь ведет, не годится для новых времен, его владения — случайный островок, который затопят волны жестокой действительности. К чему упорствовать, к чему так отчаянно цепляться за этот клочок земли? Вся жизнь открыта перед ним. Ему надо идти в города, где зреет новый урожай, сулящий чудесный хлеб, хлеб свободы... Почему он отказывается от всего нового, от труда — печального удела человечества, который несет в себе, однако, столько радостей?.. В городах Гонаибо не будет пользоваться свободой выпущенного на волю жеребенка, зато найдет там непрестанную борьбу за освобождение, иными словами, — зачатки всякой свободы... Если он хочет сберечь дорогую его сердцу мечту, придется принести ей в жертву и эту мирную простую жизнь, и эти просторы, и пьянящий восторг, который звучит по утрам в его торжествующем кличе на берегу озера. Конечно, Карл Осмен недостаточно образованный человек, чтобы давать кому-либо советы, но из дружеских чувств он обязан сообщить Гонаибо все, что знает... Если мальчик станет упрямиться, ему придется заплатить за это жизнью...

Гонаибо вскинул голову и бросил на Карла беспокойный, гневный взгляд.

— Убирайся! — крикнул он.

— Послушай, Гонаибо...

— Убирайся сию же минуту! — заорал мальчик, изгоняя искусителя.

Юношеский, ломающийся голос Гонаибо резко прозвучал над зелеными просторами его владений, окутанных лиловатым туманом.

Было уже часов семь, когда Эдгар Осмен приехал к Мариасоль. Мариасоль стала его любовницей всего несколько дней назад. Лейтенант нашел ее в Эль-Лимоне, по ту сторону границы. Он встретил девушку в авиационном лагере Гран Сабана. Она шла по двору казармы с гостинцами для брата, служившего в солдатах, и Эдгар устремил на нее красноречивый взгляд. Он жаждал любви, юной красоты, нежности... Со времени переезда в Фон-Паризьен его сжигала лихорадка. Нервы были напряжены, он томился в напрасном ожидании. Лицо Мариасоль как будто вылеплено из темного воска, у нее лиловые губы, а глаза ласковые и такие большие, что, право, доходят до самых висков. Руки мягкие, словно перышки, сердце же как у колибри... Красивый и нарядный офицер, придешь ли ты за сердцем птички, которая ждет тебя?.. Он остановился полюбоваться ею. Она смело выдержала взгляд этого большого и сильного человека, этого брата, жившего по ту сторону границы. У него высокий лоб, крупный нос, мясистые губы, лицо дышит мужественной негритянской красотой. Она не разглядела следов жизненных бурь на этом лице (да и как их заметить девушке в двадцать лет, когда сердце ее бьется так сильно, будто хочет выпрыгнуть из груди?). Она с первого взгляда полюбила красавца офицера. Стоило ему заговорить, и у нее все внутри перевернулось. Она раскрылась перед ним, как печеная картофелина, сладкая, теплая и розовая, которая сама просится на язык.

В этот вечер Мариасоль обняла за шею Эдгара, которого она считала робким, и прижала к сердцу. Она перецеловала его глаза, брови, руки, пальцы, развязала ему галстук и рассказала на ухо о том, как провела день... Подумать только... Пришел какой-то незнакомый человек и попросил разрешения выполоть траву во дворе. Наверно, он еще здесь, заканчивает работу. Она испугалась, ох как испугалась!.. Не посмела прогнать его... Неужели она плохо поступила?.. Эдгар открыл ставни в окне, выходившем во двор, Действительно, человек был здесь.

— Э... Так что... Добрый вечер, господин капитан...

Данже Доссу стоял, переминаясь с ноги на ногу, и вертел в руках садовый нож. Ну и противная же у него рожа!

— Так что, господин капитан... Можете посмотреть!.. Я вырвал всю сорную траву... Двор теперь чистый-чистый...

Он засмеялся, показав пожелтевшие от табака кривые зубы, которые налезали друг на друга, как овцы, когда они проходят в узкие ворота. Правда, двор еще никогда не был таким чистым.

— Хорошо, — сказал Эдгар, — я тебе сейчас заплачу.

Он отошел от окна, порылся в кармане мундира и вытащил пригоршню мелочи, но, передумав, вынул из бумажника новенький билет в два гурда и протянул его работнику. Доссу опять осклабился, обнажив кривые зубы.

— Э... Так это для меня, господин капитан?..

Эдгар нетерпеливо кивнул головой.

— Спасибо, господин капитан... Спасибо!..

— И тебе спасибо... Ты хорошо поработал. Заходи как-нибудь еще...

Эдгар повернулся к нему спиной.

— Э... На два слова, господин капитан... С вашего разрешения.

Эдгар посмотрел на него с явным раздражением.

— Чего еще?..

— Не обессудьте, господин капитан... Мне бы только два слова сказать вам, да...

— Ну, говори!

Данже кивком головы указал на Мариасоль.

— Уж извините, господин капитан... Лучше бы... потолковать с глазу на глаз... Отец мой говорил, бывало: «Красивая женщина — большое несчастье!» Не в обиду будь сказано госпоже...