Кроме пряника, было у него под полой шубы и еще одно угощеньице – не для красных девок и блудных женок, а для назойливых мужей. Звалось оно – медвежий нож. Клинок был тяжелый и длинный, крестовина – большая, знающие люди сказывали, что таким чингалищем и впрямь можно медведя порешить, а уж очумелого муженька – и подавно!
Но против медвежьего ножа был не одинокий муж-чурбан с каким-нибудь ослопом, а целое воинство. Справа и слева оказались вдруг не кто-либо, а стрельцы с пищалями.
И объявился вдруг пылающий факел, осветивший возбужденные лица.
– Ну, сказывай! – гремел меж тем тот, кого Богдаш все еще почитал за обманутого супруга. – Кто тебя сюда подослал?!
– А ты кто таков? – грозно спросил Богдаш. – Тебе самому тут чего надобно?!
Он пытался разглядеть возмущенного мужика, но тот был в шапке и в тулупе с поднятым воротом, откуда торчала лишь борода, сам – гора горой, а глотка – мало чем послабее Тимофеевой.
– А надобно мне знать, какой злодей тебя нанял и сюда подослал! И что тот злодей-немец велел тебе отсюда вынести! Коли добром повинишься, то и не будет тебе ничего, а коли упираться станешь – повяжем, и правду уже на дыбе из тебя добывать станем! А ты – ступай сюда!
Это относилось к обомлевшей женке. Она не шелохнулась, только поднесла к губам сжатые кулачки да тихо ахнула.
– Ого?!? – изумился Желвак. – И что же я подрядился отсюда вынести? Букварей мешок?
Он покосился на стрельцов. Те воткнули в снег древки бердышей, пристроили в нарочно сделанных выемках дула пищалей и честно целились в Желвака.
– Вот то-то они, враги государевы! – воскликнул мужик. – Сколько тебе в Немецкой слободе заплатили, чтобы ты здесь околачивался да чужих женок приманивал? Гаврила Михайлович! Выдь, глянь-ка на аспида!
– Не вопи, Степа, – тут из-за стрельцов вышел пожилой человек в тулупе внакидку поверх шубы с большим бобровым воротником, в руке у него тоже был факел. – А ты, молодец, не валяй дурака, а покорись Земскому приказу. Не то…
Стрельцы как-то особенно опасно шевельнули свои пищали.
– Не дам! – Соблазненная Желваком женка вдруг кинулась между ним и пищальными стволами. – Вот только стрельни, Гераська!..
Главный во всем воинстве крикун выскочил вперед и стал оттаскивать красавицу за руку.
– Караул! – закричала она. – Всю Москву на ноги подыму!!!
– Аспида не упускайте! – приказал пожилой человек.
Богдаш понял, что в общей суматохе ему и впрямь может перепасть пищальная пуля.
Он сунул пальцы в рот и свистнул тревогу – долгим и коротким свистом.
Очевидно, чего-то этакого от него ждали – опытным глазом он уловил яркую искорку зажженного фитиля и кинулся боком в сугроб, и перекатился…
Выстрел не достал его, зато раздался точно такой же свист и глуховатый стук копыт.
– Держись, Богдаш! – громогласно потребовал Тимофей и вылетел из-за поворота.
В руке он держал пистоль и уже искал взглядом, куда посылать пулю.
– Что за черт! – воздев факел ввысь, воскликнул Гаврила Михайлович. – Назад, молодцы! Ты, что ли, Тимофей?! Твоя глотка звероподобная?!?
– Деревнин, мать твою!!! – отвечал из сугроба Богдаш вместо Тимофея.
– Стой, молодцы! Это конюхи! – крикнул своим подьячий. – За каким бесом вас сюда принесло?
– А тебя, Гаврила Михайлович? – спросил, подъезжая и опуская пистоль, Озорной.
Рядом с ним, ноздря в ноздрю, был Данила на Головане, вооруженный самым опасным, что только может быть в схватке конного с пешим, – той замечательной помесью пистоли с бердышом, что досталась ему полгода назад от самого Деревнина…
– Тут розыск Земского приказа! – вмешался Стенька. – Подите прочь – тут у нас ловушка!..
И замолк, сообразив, кто угодил в ту ловушку.
– Так ты – с Аргамачьих конюшен конюх? – напустилась на встающего Желвака соблазненная им на непотребство женка. – Так ты тут скитался, чтобы дуру из здешних сыскать?!
И чудом уклонился Богдаш от хорошей оплеухи.
– Стой, баба! – прикрикнул на женку сверху Тимофей. – Ты чья такова?
– Да вот его жена! – тыча пальцем в Стеньку, отвечала Наталья. – Улестил меня, аспид! Ловушка, говорит, ловушка! Государю, говорит, послужи! Врага заманим, который на Печатный двор тайно явится про грамоту вызнавать! Я и поддалась!..
– Жену, стало быть, Богдашке подставил? – изумился Тимофей. – Ну, хорош!
– Так кто ж знал! – вскричал Стенька в таком отчаянии, что вызвал всеобщий хохот.
Стрельцы – те ржали, как жеребцы стоялые, хлопая друг дружку по плечам и утирая рукавицами невольные слезы. Пищали на бердышах ходуном ходили. Тимофей грохотал сверху. Семейка с Деревниным – и те довольно громко смеялись. В конце концов расхохотался и Богдаш.
– Ну, зазнобушка, чуть было меня за тебя не пристрелили!
За общим шумом немногие расслышали долгий свист, а что сейчас понабегут стрелецкие караулы, это и вовсе никому на ум не пришло.
– Так, выходит, мы друг дружку ловили? – спросил, отсмеявшись, Деревнин.
А спрашивал он старшего из конюхов, Озорного, потому что в таком щекотливом деле старшие должны договариваться.
– Выходит, так, – отвечал Тимофей. – Не обессудь, Гаврила Михайлович, мы люди подневольные, сам понимаешь, кто нас послал.