Деревянная грамота

Ученый муж, он же – ведомый еретик Арсений Грек жил то в Чудовом монастыре, в своей келье, то, когда дела случалось много, – при печатне. Справившись у ворот, Деревнин со Стенькой пересекли невеликий двор и поднялись во второе жилье. Там они, постучав и услышав голос, вошли в низкую дверь и молча перекрестились на образ Богородицы, единственный в помещении.

Пораженный великим множеством книг, Стенька понял, что не Грек, а они тут хозяева. Арсений отрекся от суконных расшитых полавочников, стелил войлочные тюфячки, какие в Земском приказе давно бы уже, ухватя двумя перстами, вынесли и выкинули нищим. Он поставил три стола – два длинных, наподобие приказных, и один совсем маленький, для чтения и письма. Очевидно, за ним Арсений сличал написанное и выправлял ошибки в книгах.

Длинные столы были покрыты толстыми томами, застегнутыми и расстегнутыми, слоем не менее чем пол-аршина, и сверху лежали густо покрытые строчками несшитые листы. Стенька украдкой взял было один посмотреть и удивился – влажный! На маленьком столе тоже громоздилось несколько книг, чернильницы же были сдвинуты к самому краю, а подсвечник, видать, не раз валился на пол. Стол даже не был устлан сукном, а широкий, на задастого человека, но с крошечными, словно от детского сиденья, резными подлокотниками стул имел войлочную покрышку самого жалкого вида.

Хозяина, видать, это убожество мало волновало. Он пошел навстречу Деревнину, приветствуя и раскидывая руки, как бы для объятия, но не обнял.

Это был человек невысокий и плотный, в черной потертой ряске, в черной скуфеечке, с крутой проседью в черных же волосах и бороде, носатый, живой и более того – яростный. Он усадил Деревнина, как положено сажать гостя, на лавку, но сам оставался стоять и даже ходил, разговаривая. Стенька удивился было – как же непоседа трудится над книгами. Но вскоре заметил под образом Богородицы высокую подставку. Она была как раскладной табурет, какие уже стали появляться на Москве, только что высокая, человеку по грудь. Когда она стояла раскрытая, один край был выше другого. На красную толстую кожу, натянутую меж двух палок, клали тяжелую книгу, ножки подставки чуть съезжались, кожа провисала и книга оказывалась как бы в углублении, откуда не могла уж свалиться на пол. Стоя было удобно читать и поворачивать страницы.

– Деревянная книжица? – Белая, не знавшая тяжкого труда и даже солнечного света рука протянулась, раскрылась ладонь, и в движении было нечто повелительное.

Стенька достал и вручил.

– О-о… – Арсений Грек не сразу понял, как правильно брать дощечки, и Деревнин со Стенькой невольно переглянулись – надо полагать, не из печатни это диво украдено.

На всякий случай подьячий спросил, не замечено ли какой пропажи. Пропажи замечено не было, и парнишки, служившие при печатне, тоже все оказались живы и здоровы – ученый муж нарочно вызвал ключника, и тот доложил, что и к ужину, и к завтраку все дармоеды явились исправно!

– А не продадите ли книжицу? – осведомился Арсений.

Он уже так ее цепко держал, что Стенька забеспокоился – не пришлось бы силой отнимать.

– Как разберемся, что за книжица, да не из-за нее ли парнишка погиб, то и подумаем, – кругло отвечал Деревнин. – А что, тебе эти буквы известны?

– Кабы известны были! То-то и мило, что впервые такие вижу! Я бы заплатил, сколько надобно.

– Мы в приказе так и сяк рядили – не еретики ли богомерзкое письмо выдумали?

– Нет, батюшка, не еретики… – Арсений задумался, потряс головой, как бы напрочь отрицая такую возможность, и громко хмыкнул.

– А кто же?

– А вы бы мне денька на два, на три книжицу-то оставили! – попросил ученый муж, и в черных глазах была мольба пополам с хитростью. – Я бы в книгах поглядел, похожие знаки нашел!

– И переписал бы для себя, поди? – догадался Деревнин.

– Грех не переписать! Коли продать не хотите. А то бы выменять на иную книгу, а?

– Нет, святой отче, ни продать, ни оставить, ни выменять не могу, потому как это – улика, – твердо сказал подьячий.

– На денек лишь! Эта книга, может, одна такая на белом свете и есть!

– Коли еретики повадились на дереве закрытым письмом писать, то уж точно не одна! – отрубил Деревнин. – Да и на что тебе, святой отче, эти еретические блядни разбирать? Вам тут велено богоугодные книги печатать – вот ими бы и занимались.

– Вот ими-то и занимаемся! – горестно отвечал Грек. – О спасении души лишь печемся! Дельных книг на складах не найдешь – и не старайся. Вот взять хотя бы «Устав ратных, пушечных и других дел…», как бишь дальше-то?

Грек задумался, припоминая мудреное название, да и махнул рукой.

– Когда его Онисим Михайлов завершил? – спросил он Деревнина. – Не знаешь? И я не знаю! Но только было это, когда наш государь еще и на свет-то не народился! А как полагаешь – напечатан «Устав»?

– Нет, разумеется, чего его печатать? – удивился Деревнин. – Вам-то дай Бог букварей на всю Москву запасти! Устав-то не каждому нужен.

– Когда государство ведет войну, – Арсений поднял вверх перст, показывая, что скажет нечто важное, – такие книги у каждого служилого человека должны быть!