Деревянные актеры

Пока у Паскуале болела нога и он не мог ходить, я часто прибегал навещать его в дом графов Гоцци. Само собой разумеется, я рассказывал ему про то, как я вырезывал кукол и какие деревянные человечки живут в стенном шкафу дяди Джузеппе. Когда нога у Паскуале зажила, он стал проситься, чтобы я взял его с собой к дяде Джузеппе. Я боялся, что мой хозяин рассердится, если я приведу с собой мальчишку, но Паскуале так упрашивал меня, что я согласился.

Он только боялся, что уличные мальчишки опять засмеют его и забросают камнями, как бывало уже прежде, потому что у него все еще не было «особенного башмака», о котором он мечтал. Ему было трудно ходить по улицам в стоптанных туфлях, ежеминутно падавших с ног.

Тогда я вырезал из дерева хороший, толстый каблук и принес Паскуале. Мы сидели на полу и старались прибить его гвоздями к старой туфле, когда в комнату вошел Анджело. Он остановился и посмотрел на нас из-под косматых бровей. У нас ничего не выходило. Тогда Анджело молча отобрал у нас туфлю, каблук и гвозди, смерил ногу Паскуале, осмотрел его пятку и, покачав головой, ушел в свой чулан. Мы слышали, что он стучит молотком, и ждали: что будет дальше?

На другой день к вечеру Анджело принес Паскуале «особенный башмак». Он починил, выправил и разгладил его старую туфлю и приделал к ней толстый каблук, крепкий и удобный.

— Носи на здоровье, непутевая голова! — сказал он. — А где твоя другая туфля?

Взяв туфлю, он и ее привел в порядок. Паскуале не мог нарадоваться на свои новые башмаки и ходил в них так осторожно, как будто они были стеклянные. Он, конечно, хромал, но не так сильно, как прежде, и его хромая нога теперь меньше уставала от ходьбы.

— Теперь уж мы пойдем к дяде Джузеппе? Пойдем, Пеппо? — спрашивал он.

И вот однажды утром я привел его в каморку на чердаке.

— Это еще кто? — спросил дядя Джузеппе, обернувшись к нам. — Говорят, брошенный щенок приводит другого брошенного щенка в дом, где его хоть раз накормили. Впрочем, ты похож не на щенка, а на цыпленка, — прибавил он, разглядывая Паскуале, — ты такой же маленький, остроносый и светлоголовый. Настоящий хромой цыпленок!

Паскуале заморгал глазами, не зная, можно ли ему остаться на чердаке или нужно уходить. Он остался и просидел рядом со мной весь день до вечера, глядя, как я вырезаю кукольные ручки и ножки. Он ушел домой неохотно, поздно вечером.

А наутро дядя Джузеппе запнулся на пороге, отворяя дверь: под дверью, свернувшись калачиком, спал Паскуале. Он не попал вчера в дом Гоцци — не достучался. Синьора Гоцци не было дома, а старый Анджело заснул и не слышал стука. Паскуале вернулся на чердак, но не посмел войти и лег спать под дверью.

— Ну что ж, живи здесь пока! Посмотрим, на что ты годишься! — сказал дядя Джузеппе.

Руки Паскуале не годились для резьбы: они были у него слишком слабые. Ножик не слушался его. Кукольные головки выходили у него совсем плоские, носы — как обрубки, рты — как щели.

— Ну, тебе никогда не стать резчиком! — сказал мой хозяин. — Попробуй клеить и раскрашивать!

Это дело быстро пошло на лад. Паскуале стал искусно клеить сапожки, латы, шляпы и парички и тонко разрисовывал личики наших деревянных актеров. Но еще лучше он управлял куклами. Он сразу разобрал, за какие нитки нужно дергать, чтобы кукла двигалась, как живая. Он заставлял моего Пульчинеллу прыгать на одной ноге, вертеться, кувыркаться. Однажды, когда Пульчинелла летал по воздуху, растопырив руки, как крылья, а потом плавно опускался на пол, так что его балахончик надувался парусом, синьор Гоцци вошел к каморку.

— Браво! — воскликнул он. — Это очень забавно! Марионетки могут летать, превращаться в чудовищ, отрывать друг другу головы и снова приставлять их на место, чего никогда не сделать живым актерам! Сколько чудес и волшебных превращений можно представить сцене кукольного театра!

Дядя Джузеппе вздрогнул и поднял голову от своих переплетов:

— А что вы скажете, синьор, если мы представим ваши «Три апельсина» в кукольном театре? Я вырезал бы новых кукол…

Синьор Гоцци нахмурился, и глаза его стали сердитыми.

— Мне всю жизнь хотелось сделать это… — прибавил дядя Джузеппе упавшим голосом.

— Зачем, Джузеппе? Чтобы мои враги, захлебываясь лаем, издевались надо мной? Вместо превосходных живых актеров, жалкие деревяжки на нитках будут разыгрывать мои фиабы?[2]

— Не обижайте наших деревянных актеров, синьор, — тихо ответил старик. — Разве слава великих поэтов Тассо и Ариосто померкла оттого, что их поэмы вот уже двести лет не знают иных актеров, кроме маленьких марионеток? Разве ваш прославленный враг мессер Гольдони не развлекался, сам управляя куклами? Он представил тогда глупую комедию «Чиханье Геркулеса», и она все-таки имела успех, хотя куклы у него были грубые и безобразные, сделанные каким-то неучем! А мы представим вашу прекрасную сказку «Любовь к трем апельсинам», и наши актеры будут самые красивые, самые ловкие и забавные, какие только бывали в Венеции! Весь город придет смотреть наше представление!

Синьор Гоцци задумался, опустив голову. Потом он тихо рассмеялся.