Деревянные актеры

— Э, да чего там разговаривать! Его надо обыскать! — И сторож стал стаскивать с меня куртку. Стражник лениво помогал ему. Я как волчок бился и вертелся в их руках, локтями и зубами защищая Геновеву, но сторож все-таки вырвал ее у меня. Стражник поднес фонарь.

— Кукла! — воскликнули они оба в один голос и замолчали.

Я тоже молчал. Свет от фонаря золотил деревянное личико Геновевы.

— Тьфу! — сказал наконец стражник. — И на чорта ты, малый, таскаешь с собой куклу?

— Постой, друг! — Сторож поднял вверх толстый палец, похожий на сосиску. — Меня не проведешь! Я недаром служил на границе и контрабандистов вылавливал! Эта кукла у него неспроста! Он в нее что-нибудь запрятал.

И сторож стал трясти многострадальную Геновеву.

— Не трогайте куклу! Вы ее испортите! — кричал я.

— Да ну тебя, брошка чуть не с ладонь, где она уместится в кукле-то? — сказал молодой и отобрал Геновеву у сторожа.

— Знаем, знаем, он, может быть, брильянты повыковыривал и в куклу спрятал… Знаем мы эти штучки! — И сторож, выхватив Геновеву у стражника, продолжал ее теребить.

— Какая брошка? Какие брильянты? Отдайте мне куклу, меня мейстер Вальтер ждет! — орал я.

Сторож бросил Геновеву и почесал за ухом.

— Ну что ж, посадим его в холодную, а завтра отправим в Тольц, там разберутся… — зевая сказал стражник.

Он толкнул меня в темный чулан и запер дверь. Я упал на охапку соломы и, сжимая в руках растрепанную Геновеву, раздумывал: за что они меня схватили?

Мальчик с обезьяной

Я проснулся на заре. Сквозь маленькое оконце брезжил свет. За дверью слышались голоса.

— Как, еще один? — спросил стражник.

— Ну да, тот самый. Я поймал его, когда он кур воровал у старого Штрумпфа, — ответил незнакомый голос.

— А это кто? Сущий чертенок!

— Обезьяна. Видишь, он ее за деньги показывает. Ну и народ! Вчера одного с куклой поймали, сегодня другого с обезьянкой… оба черномазые…

— Такое уж их дело…

Дверь отворилась, и стражник втолкнул в чулан оборванного мальчишку. Он с размаху упал на солому рядом со мной и захныкал, размазывая грязь по лицу. На его плече, крепко уцепившись за рваный ворот, сидела серая обезьянка. Матросы привозили таких из дальних стран и разгуливали с ними по докам Венеции. Обезьяна смотрела на меня блестящими, как пуговички, глазами, хлопала красноватыми веками и маленькой темной ручкой поправляла свой ошейник. Потом она тоже захныкала и полезла к мальчишке под куртку. Он оттолкнул ее и сказал по-итальянски:

— Пошла прочь, Бианка!

Я взглянул в измазанное лицо мальчишки и ахнул: Пьетро! Да, это был Пьетро из театра Мариано, лукавый Пьетро, наш вечный обидчик, — но как же я обрадовался ему на чужой стороне!

— Пьетро, миленький, откуда ты? Куда идешь?

У меня даже голос оборвался от радости. Пьетро взглянул на меня и усмехнулся. Он, казалось, ничуть не удивился нашей встрече. Потом он отвернулся и заворчал:

— Черти… Привязались ко мне с какой-то брошкой… Дурак я, что ли, брошки воровать, — за это и повесить могут…

— Да как ты сюда попал? Мариано тоже здесь? Почему вы не подождали нас в Падуе? Знаешь, мы хотели вас догнать по дороге в Тироль, мы везде про вас расспрашивали… Куда вы пошли из Виченцы? — засыпал я Пьетро вопросами.

Пьетро презрительно подернул губами.

— Мы вовсе не заходили в Виченцу. Мариано нарочно соврал на постоялом дворе, будто мы идем в Виченцу, чтобы след запутать.

— Чтобы след запутать? — ахнул я.

— Ну да. Ты думаешь, нам больно хотелось с вами связываться? Мариано то и дело говорил: «Как бы мне избавиться от этих щенят!» Денежки вашего синьора Гоцци он еще в «Белом Олене» прокутил! — с удовольствием рассказывал Пьетро, насмешливо поглядывая на меня.

— Куда вы пошли потом?

— Мы жили в одной деревне у брата Мариано, поджидали, пока из Венеции придет старый Якопо со своей скрипкой. Ведь без музыки нельзя давать представление. Ну, когда Якопо пришел, мы тронулись в путь. Были в Швейцарии — хорошо заработали.

— Значит, театр Мариано здесь теперь?

Пьетро сразу помрачнел и выругался.

— Почем я знаю, где его черти носят! Мариано бросил меня, как собаку. Хорошо еще, что обезьяну мне оставил!

Тут Пьетро рассказал, как он заболел горячкой и Мариано оставил его у одной старухи, а сам уехал. Пьетро выздоровел и пошел по деревням, показывая свою обезьянку. Ему хочется вернуться на родину. Ему надоела до смерти чужая сторона. Обезьянка пляшет, кувыркается, представляется пьяной и умеет притворяться, что умерла. Но им мало подают. Живут они впроголодь.

— Вчера одна важная барыня с маленьким барчуком смотрела-смотрела на обезьянку, заставляла ее кувыркаться целый час, а знаешь, что подала? — медный грош! А Бианка любит сахар… — Обезьянка глухо закашляла, поглаживая себя по мохнатой груди.

— Я про вас обоих слыхал. Знатно живете, у немца работаете… — прибавил Пьетро и с недоброй усмешкой оскалил зубы. — А уж твоя сестра… — Он махнул рукой.

— Моя сестра? — удивился я. — Ты слышал про мою сестру?