Деревянные четки

Свободную койку я нашла возле окна. Разделась, аккуратно сложила одежду и влезла под колючее одеяло. Сердце, полное смутного ожидания и неуверенности, учащенно билось. У меня было такое чувство, словно мое пребывание в приюте – это какой-то сон, какая-то шутка, что на самом деле всё будет еще совсем по-другому: придет сюда какой-то новый человек, зажжет яркий свет, исчезнет пахнущая грязным бельем спальня – и всё станет по-новому…

В этот момент свет погас. Шурша рясой, посередине комнаты прошла сестра Модеста и скрылась за дверью своей кельи.

Я приподняла голову, взглянула в окно: серое небо, а внизу всё черно. Сердце не переставало учащенно биться.

Девчонки шумно ворочались, храпели и стонали во сне.

Набитая соломой подушка шелестела у меня под головой, потрескивал при каждом движении матрас, тоже набитый соломой. Жесткий ворс одеяла кусал мне плечи и спину. Я сняла с матраса простыню и завернулась в нее. Прижалась лицом к жесткой подушке. На глаза у меня набежали слезы. Я заснула…

Разбуженная, я села на койке, не понимая, что происходит вокруг меня.

Одни девочки уже встали, другие, укутав головы одеялами, лежали недвижимо, как куклы, а вся комната взвизгивала на разные голоса:

– Ангеле божий возвестил деве Марии…

– Сестра, ведь еще только пять часов, ну еще минутку!

– Се, раба господня; да будет мне по слову твоему…

– Сестра, эта мартышка украла у меня ночью "думку".[74]

– Богородице дево, радуйся…

Сестра Модеста шла от одной койки к другой. Проворным движением правой руки она сдирала с лежащих одеяла, а левой наносила удары деревянными четками по голой шее и спине.

– Сабина! Гелька! Людка! Сейчас же одеваться и читать "Ангеле божий".[75]

Получившая удар четками быстро слетала с койки, делала несколько быстрых движений для разминки и присоединяла свой голос к хору, читающему "Ангеле божий". Но как только монахиня проходила дальше, она снова преспокойно заворачивалась в одеяло и ложилась на койку, чтобы подремать хоть еще немного.

Я смотрела с удивлением, как суетится без устали между койками сестра Модеста. С наиболее упорных она грубо сдирала одеяла и швыряла их на пол, деревянные четки весело гуляли по голым спинам. Не прошло и пятнадцати минут, как порядок был наведен и сестра Модеста стала безраздельным хозяином положения. Девчонки, поминутно поклевывая носами, сидели четырьмя длинными рядами на койках и охрипшими со сна голосами громко выводили:

– Се, раба господня; да будет мне по слову твоему…

Худенькие, желтые девичьи тела в грязных рубахах, серые невыспавшиеся лица, слипающиеся глаза и зевающие рты, воздающие хвалу своему творцу. Но вот одна из девочек, очень миловидная, с рыжими, вьющимися волосами, юркнула под одеяло. Когда же монахиня стянула с нее одеяло, рыжеволосая сорвалась с койки, как пружина, и гаркнула единым духом:

– …И слово стало плотню, и обитало с нами, полное благодати и истины![76]

Тут она получила от монахини по физиономии. Девчонки рассмеялись, и рыжая рассмеялась вместе с ними. А потом все, словно пощечина и дружный смех объединили их, слаженно и громко прочитали "Верую во единого бога отца"…

Закончив молитвы, девчонки начали поспешно одеваться. Напяливая юбку, я спросила ближайшую соседку:

– А где здесь умываются?

– Да там! – махнула она рукой.

Сунув ноги в туфли, я побежала в указанном мне направлении.

Умывальней служил узенький коридорчик, соединявший спальню с клозетом, соседство которого давало себя знать удушливым, тошнотворным запахом. На скамейке у стены стояло пять жестяных мисок, напротив них находился один-единственный кран. Возле него, пища и переругиваясь, толпились девчонки. Приподнимаясь на цыпочки, они старались дотянуться до струйки воды, чтобы, чуть смочив лицо, вытереть затем грязь куском тряпки, который был у каждой под мышкой.

– Как же так? Здесь нет ни мыла, ни полотенца! – удивилась я, наивно полагая, что это просто какое-то недоразумение. Но тут же убедилась, что никакого недоразумения нет, равно как нет ни мыла, ни полотенца, что пяти жестяных мисок должно хватить на тридцать с лишним девочек, что ночью кусалось не одеяло, а многочисленное семейство различных насекомых, что изо дня в день надо будет подниматься в пять часов утра, садиться на койке и читать "Ангеле божий" и что в течение целого года я не смогу куда-либо вырваться отсюда.

Как только раздался звонок, девчонки быстро выбежали из коридорчика. Помимо воли, вытолкнутая ими оттуда, я вновь очутилась в спальне, но, видя, что одна из сирот закрывает умывальню на ключ, с отчаянием воскликнула:

– Пусти меня! Ведь я же не успела умыться!

– А мне какое дело?! Нужно было встать пораньше. Сестра Модеста велела мне закрыть на ключ. Теперь мы все спускаемся вниз.

Я выходила из спальни, когда ко мне подошла сестра Модеста.

– Наталья, возьми из чуланчика метлу и тряпку и убери лестницу, ведущую в спальню, а также коридор. Это будет твоей обязанностью.