Деревянные четки

– Здесь ты допустила ошибку, дочь моя, – вкрадчивым голосом сказала монахиня. – Ты не можешь распоряжаться ангелами и командовать ими. Ангелы, как духи бесконечно чистые, не повинуются нашим распоряжениям. Разве что только сам творец мог бы дать им такое поручение. Однако вообще-то этот образ хорош. Измени его только так, чтобы мы видели вокруг дома господа Иисуса не ангелов, а ряды коленопреклоненных рыцарей "Евхаристичной Круцьяты"…

Сестра Модеста вернула сочинение Целине, которая приняла его с выражением обиды на лице. Доставая листки бумаги с другими сочинениями, монахиня холодно сказала:

– А теперь, для сравнения, послушайте, что написала на ту же самую тему одна из девушек, причем одна из старших девушек, которая должна была бы служить младшим достойным примером:

"Какой домик построила бы я для господа Иисуса Христа?

Домик для господа Иисуса я построила бы такой. Он должен находиться недалеко от города, куда можно было бы ездить на базар. Коль он должен быть скромным, то достаточно в нем и двух комнат, сеней и кухни. А если должен он быть богатым, то комнат можно сделать и больше. И чтобы обязательно был чердак для сушки белья, а на дворе или в подвале – чулан для угля[102] и картошки. И еще должен быть сарай. И хорошо, если бы во дворе был насос, а в кухне – водопровод. И чтоб вода в трубах была не только холодная, как у нас в приюте, но и теплая. Двор должен быть всегда чистый, но не камнем мощенный, потому что от камня домашняя птица болеет и у нее паршивеют ноги. Если было бы еще два участка земли, то можно было бы посадить на них картофель и держать на откорм кабанчика. Птице достаточно будет отходов со стола, но нужно ей подбросить и высевок…"

– И таких вот глупостей с орфографическими ошибками полно на протяжении всех трех страниц! – с гневом воскликнула сестра Модеста. – Возьмем хотя бы этот кусок: "…Постель надо проветривать, чтобы в ней не было блох, а полы, если они деревянные, мыть через день и затем вытирать насухо, чтобы не появилась плесень…" Рузя, встань!

Рузя неохотно поднялась.

– Ты понимаешь, почему твое сочинение не только мерзко, отвратительно, но и, главное, оскорбительнодля всех "рыцарей господа Христа" и всей нашей "Круцьяты"?

Рузя переступила с ноги на ногу и продолжала молчать.

– Отвечай!

Видно было, что Рузя мучается, не понимая, чего от нее хотят.

– Отвечай!

– …потому что ты забыла упомянуть про ванну и ледник, – быстро подсказала я ей шепотом.

– Ледник… – буркнула Рузя.

Монахиня подошла ближе:

– Что, что? Я недослышала…

– Ледник…

– Какой ледник?!

– Благотворительный… – снова подсказала я.

– Благотворительный ледник, – тупо повторила Рузя.

Сабина негодующе вскрикнула, а сестра Модеста, схватив Рузю за руку, потащила ее к дверям:

– Убирайся отсюда вон! Сегодня и завтра от обеда и до позднего вечера будешь находиться в часовне!

Рузя вышла, так и не понимая, за какие такие прегрешения постигло ее наказание.

Когда за ней захлопнулись двери, монахиня полным горечи голосом обратилась к нам:

– С некоторого времени с вами стало невозможно сладить. Дьявол вас попутал, что ли? Каждая дерет горло, стараясь перекричать другую, точно на базаре. – Монахиня замолкла на минуту, чтобы несколько успокоиться от охватившего ее возбуждения. – Возвращаясь к вашим сочинениям, я должна сказать, что ни одной из вас не захотелось должным образом потрудиться над темой. Вы писали, чтобы только поскорее отделаться. За исключением Целины, разумеется, в сочинении которой видна какая-то мысль. Да еще Зоська, может быть, была близка к тому, чтобы вложить в написанное собственные мысли, но лень помешала ей добиться цели. Она начала с хорошего признания, что хотела бы поставить господу Иисусу храм, а затем описала в своем сочинении такой храм, который как две капли воды похож на наш парафиальный костел. Она не дала себе ни чуточки труда, чтобы придумать хоть что-нибудь новое и чтобы сделать свое сочинение духовным, побуждающим к размышлениям, преисполненным любви и почтения к святому месту, Где там! Как торговец, она перечислила все, что должно быть в храме, и на этом успокоилась.

Монахиня заглянула в текст сочинения.

– Вот послушайте: "А в этом храме должно быть сорок скамеек, пять конфессионалов, две часовни, одна купель,[103] один длинный ковер посредине и два коротких по краям, хоры с большим органом и два амвона…"

– Пожалуйста! – Монахиня гневно бросила лист бумаги, смяв его. – Вот вам пример, до чего доходит дело, когда "рыцарь господа Христа" не умеет вложить душу в свое творение. Там, где в труд должна быть вложена вся душа, преисполненная любви к господу Иисусу, там мы наглядно видим вместо этого не живых людей, а каких-то могильщиков, равнодушно выполняющих свои обязанности…

Сестра Модеста хлопнула линейкой по спине одну из младших воспитанниц, беспокойно вертевшуюся на своем месте, и продолжала дальше: