Деревянные кресты

Внезапно мы услышали щелканье германскаго пулемета. Мы замолчали, удивленные, немного обезпокоенные. Пулеметъ продолжалъ стрѣлять неумолимо, какъ бы вбивая гвозди. И вдругъ мы увидѣли, въ кого онъ стрѣляетъ.

— Наши выходятъ изъ окоповъ… Они наступаютъ съ той стороны ручья…

Всѣ закричали разомъ, затѣмъ тотчасъ всѣ смолкли, встревоженные, замеревъ на мѣстѣ. Рота вышла изъ окоповъ съ лѣвой стороны отъ насъ, и солдаты, безъ сумокъ, съ ружьями на перевѣсъ бѣжали по голому полю. Сосѣдній полкъ пытался перейти въ наступленіе, и ихъ-то и обстрѣливалъ пулеметъ, потрескивавшій равномѣрно, какъ швейная машина. Мѣтко направленный обстрѣлъ, казалось, производилъ опустошенія въ рядахъ людей. Солдаты вставали, бѣжали, ложились, снова бѣжали, но нѣмцы, несмотря на орудійный огонь, разрушавшій ихъ окопы, принялись за стрѣльбу какъ слѣдуетъ, и на большомъ пространствѣ видно было, какъ люди кружились и падали. Нѣкоторые, упавъ, шевелились еще, уползая въ ямы, вырытыя снарядами. Другіе, грузно свалившись, лежали неподвижно. Стрѣльба продолжалась, еще болѣе частая, но остатки рота продолжали наступать, причемъ солдаты, разбросанные по полю, собирались въ кучу по мѣрѣ того, какъ приближались къ германскимъ окопами, какъ будто боялись подойти къ нимъ одни. На этомъ сгруппировавшемся отрядѣ пулеметъ сосредоточилъ свой огонь, и почти сразу всѣ люди упали.

Единый скорбный крикъ вырвался изъ нашихъ грудей. Затѣмъ проклятія, ярость, отчаяніе.

— Да, нѣтъ же, они только укрылись, — крикнулъ Брукъ.

— Да, — сказалъ Демаши, съ тревогой наблюдавшій въ бинокль… — не всѣ убиты. Они въ ямахъ отъ снарядовъ. Ихъ остановили проволочныя загражденія…

Мы толкались сзади него, протягивая руки.

— Слушай, дай мнѣ твой бинокль… дай мнѣ…

Всматриваясь хорошенько, можно было, несмотря на дымъ, разсмотрѣть ихъ всѣхъ, маленькихъ, прижавшихся къ землѣ, разбросанныхъ по ямамъ. Но внезапно облако дыма заволокло ихъ: наша артиллерія снова начала стрѣлять и принялась слишкомъ поздно разрушать широкое проволочное загражденіе.

— Чортъ ихъ побери! — прорычалъ Гамель, — да, вѣдь, они стрѣляютъ по нимъ!

Страшный залпъ изъ пяти орудій раздался надъ этой живой добычей, затѣмъ шрапнели разорвались надъ ними. Артиллерія сослѣпу упорно била въ это мѣсто.

— Надо ихъ предупредить… Надо остановить огонь, — кричалъ блѣдный Демаши…

Быстро пробѣжалъ капитанъ.

— Не видятъ они, что ли… Кто здѣсь изъ службы связи… Живѣй къ телефону.

Снаряды продолжали падать, взрывая землю. Между двумя залпами успѣли различить, какъ что-то копошится въ одной изъ воронокъ, какая-то фигура поднялась оттуда: одинъ изъ оставшихся въ живыхъ снялъ свой фланелевый поясъ, широкій красный поясъ и, ставъ на колѣни, на краю ямы, въ тридцати шагахъ отъ нѣмцевъ, махалъ своимъ краснымъ знаменемъ, высоко вытянувъ руку.

— Красный цвѣтъ! Онъ проситъ, чтобы увеличили прицѣлъ, — закричали въ окопѣ.

Защелкали сухіе, трагическіе ружейные выстрѣлы. Солдатъ снова улегся, задѣтый, можетъ быть, пулей… Снаряды снова взрыли проклятый участокъ, разбрасывая землю и окутывая ее густымъ дымомъ.

Съ тревогой ожидали мы, пока облако дыма разсѣется…

Нѣтъ, онъ не былъ убитъ. Человѣкъ снова приподнялся и, вытянувъ очень высоко руку, широко махалъ своимъ краснымъ поясомъ. Нѣмцы еще разъ выстрѣлили. Солдатъ опятъ упалъ…

У насъ рычали:

— Свиньи! Свиньи!

— Надо наступать, — свирѣпо кричалъ Жильберъ.

Въ промежуткахъ между громовыми залпами, солдаты продолжалъ приподниматься съ краснымъ знаменемъ, зажатымъ въ рукѣ, и пули заставляли его ложиться только на мгновеніе.

— „Красный цвѣтъ! Красный цвѣтъ!“ — указывалъ, извиваясь, поясъ.

Но обезумѣвшая артиллерія продолжала стрѣлять, какъ будто она хотѣла истребить ихъ всѣхъ. Снаряды ложились кругомъ зарывшихся въ землю людей, все ближе и ближе, вотъ-вотъ они должны были всѣхъ ихъ раздавить…

Тогда человѣкъ всталъ открыто во весь ростъ и широкимъ безумнымъ жестомъ взмахнулъ надъ головой своимъ знаменемъ, повернувшись лицомъ къ непріятелю. Раздалось двадцать выстрѣловъ. Видно было, какъ онъ зашатался и упалъ всѣмъ тѣломъ на заостренную проволоку.

Человѣкъ упалъ, но боши продолжали свирѣпо стрѣлять, и смертоносное щелканіе причиняло намъ боль, жестокую боль, какъ будто оно ранило наст всѣхъ. Облако дыма отъ снарядовъ заволокло ужасную сцену. Но за колыхавшимся занавѣсомъ еще слышна была стрѣльба.

Дымъ разсѣялся. Никто больше не шевелился. Впрочемъ, да… Рука двигалась еще, двигалась еле-еле, влача знамя по травѣ.

— „Красный цвѣтъ!.. Увеличьте прицѣлъ“…

* * *

Глухо звучали голоса и смѣхъ зябнущихъ людей, уткнувшихся въ тюфяки, заслонявшіе свѣтъ свѣчей. Укладывались на ночь.

Внезапно длительный раскатъ залпа прорѣзалъ тишину, и стрѣльба снова разгорѣлась, какъ огонь, въ который подбросили новую охапку дровъ.

— Опять начинается, — говорили товарищи. А Веронъ, натянувъ одѣяло на носъ, бурчалъ:

— Лишь бы не потребовали подкрѣпленія.