Деревянные кресты

Вся рота собралась здѣсь, передъ четырьмя грубо сколоченными лѣстницами, она была похожа на огромный живой щитъ изъ сдвинутыхъ касокъ. Безъ сумокъ, со скатанными одѣялами, съ лопатами на боку, „въ парадной формѣ“, какъ шутилъ Жильберъ.

По правую сторону отъ насъ рота одного изъ полковъ послѣдняго призыва только-что взяла ружья на перевѣсъ; они должны были выйти вмѣстѣ съ нами въ первую очередь. Всѣ проходы, всѣ окопы были переполнены, и стиснутый между сотнями, тысячами людей, каждый, въ какомъ бы настроеніи онъ ни находился, чувствовалъ себя только крупицей среди этой человѣческой массы.

Одни съ раскраснѣвшимися щеками, съ блестящими глазами, оживленно разговаривали, охваченные какой-то лихорадкой. Другіе молчали, очень блѣдные, съ слегка дрожащими подбородками.

Поверхъ мѣшковъ съ землей мы смотрѣли на германскія позиція, окутанныя облаками дыма, въ которомъ слышался трескъ выстрѣловъ; за ними, среди полей, казалось, пылали три деревни, а наша артиллерія все стрѣляла, и среди непрерывнаго грома нельзя было ничего разобрать. Поля сотрясались подъ этимъ яростнымъ натискомъ, и я чувствовалъ, какъ подъ моимъ локтемъ дрожитъ и колеблется окопъ.

Жильберъ ежеминутно взглядывалъ на часы. Отъ тревожнаго ожиданія у него сжималось сердце, ему хотѣлось уже услышать сигналъ, выступить сейчасъ же, покончитъ съ этимъ. Онъ подумалъ вслухъ:

— Они хотятъ продлить удовольствіе.

На брустверѣ, между двумя пучками травы дрались двое насѣкомыхъ: большой темно-красный навозный жукъ съ жесткой спинкой и голубое насѣкомое съ тонкими щупальцами. Жильберъ смотрѣлъ на нихъ, и когда жукъ уже готовъ былъ смять насѣкомое, онъ опрокидывалъ его на спинку, со лба его упала капля лота на маленькое голубое насѣкомое, и оно отряхнуло свои пестрыя крылышки.

— Вниманіе, время приближается, — предупредилъ офицеръ справа отъ насъ.

Ближе раздалась команда Крюше:

— Ружья на перевѣсъ… Гренадеры впередъ.

Стальной трепетъ пробѣжалъ по всему окопу. Жильберъ, склонившись надъ насѣкомыми, смотрѣлъ на нихъ, не слыша біенія своего сердца.

Крюше рѣшительно подтянулъ ремень у каски. Онъ всталъ на первой ступени лѣстницы, сооруженной изъ мѣшковъ съ мукой, и посмотрѣлъ на насъ.

— Друзья мои… Тт… Тт… За Францію, не такъ ли?… Наступать какъ слѣдуетъ… Мы сметемъ все съ нашего пути…

Волновался ли онъ, но мнѣ показалось, что голосъ его не такъ сухъ, не такъ рѣзокъ, какъ обыкновенно. Мы стягивали пояса, отталкивали лопаты, бившія по ляжкамъ. Бертье, стоя у подножія лѣстницы, былъ готовь подняться. Повернувъ голову, онъ увидѣлъ искаженное лицо Мораша.

— За вами, господинъ лейтенантъ, — сказалъ онъ по военному, отступивъ на шагъ.

Тотъ, смущенный, нашелъ предлогъ:

— Что? — забормоталъ онъ. — Вы боитесь выйти первый…

Подпрапорщикъ ни слова не говоря, повернулся и снова ступилъ ногой на лѣстницу.

Сзади видно было только, какъ онъ пожалъ плечами.

— Морашъ увиливаетъ, — крикнулъ Вьеблэ среди шума.

Лейтенантъ, можетъ быть, слышалъ, но не шелохнулся. Изъ кучи ощетинившихся штыками людей тотъ же голосъ продолжалъ:

— Теперь мало имѣть здоровую глотку… Надо идти впередъ… Это труднѣе чѣмъ сажать людей въ карцеръ. Тутъ всѣ равны.

Среди пушечнаго грома слышенъ былъ только этотъ насмѣшливый голосъ, и товарищи смѣялись, безъ гнѣва, какъ будто въ этихъ словахъ они нашли облегченіе.

Тѣла раскачивались, готовыя ринуться впередъ, напирая на брустверъ, подобно морскому приливу.

Рѣзко просвистѣли 75-миллиметровые снаряды, и тотчасъ ревъ тяжелыхъ орудій, казалось, стихъ или отдалился.

— Готовы?… — спросилъ Крюше болѣе громкимъ голосомъ.

Разомъ дрогнули всѣ сердца у этой вооруженной толпы.

— У тебя есть мой адресъ, — успѣлъ сказать Сюльфаръ Жильберу срывающимся отъ волненія голосомъ…

О, какой рѣзкій зловонный запахъ у пороха… Слѣва послышались не то крики, не то пѣсня: „Зуавы вышли!“ Грянулъ залпъ изъ 105-миллиметровыхъ орудій, — пять ударовъ въ литавры…

— Третья рота, впередъ! — крикнулъ капитанъ.

— Впередъ!..

Крики, толкотня, кто-то съ проклятіемъ падаетъ, винтовки задѣваютъ одна за другую… У всѣхъ бьется въ вискахъ, всѣ взбираются на брустверъ, затѣмъ выпрямляются, чувствуя, какъ дрожатъ ноги. Всматриваются въ огромную, голую равнину… „Впередъ“.

Вышли, бѣгутъ…

Затрещалъ пулеметъ, одинъ только пулеметъ. Затѣмъ, встрепенувшись, обезумѣвъ, германская артиллерія начала обстрѣливать всю мѣстность.

Люди уже растягивались въ цѣпь, цѣпь тонкихъ силуэтовъ и наклоненныхъ ружей, и ровнымъ бѣгомъ подвигались впередъ прямо къ безмолвнымъ окопамъ.

Слѣва съ крикомъ наступалъ батальонъ, съ горнистами во главѣ.

Одинъ изъ офицеровъ, оставшись одинъ, съ шашкой въ рукѣ подгонялъ послѣднія отдѣленія молодыхъ солдатъ, которые колебались передъ огненной завѣсой.

— Ну… Живѣй, выходите, выходите!

Показалась горсть юношей. Передъ ними взорвался снарядъ; красный огонь, разлетѣвшіеся осколки. Чье-то изуродованное тѣло свалилось и забрызгало кровью брустверъ. Въ дыму послышались стоны.

— Ну же! Опасности больше нѣть… Выходите!