Деревянный хлеб

Возле казармы Санька встретил Юрку. На нем, как сказала бы бабушка, лица не было. Он, захлебываясь и проглатывая слова, стал рассказывать. Он долго рассказывал, повторял все снова и снова, словно в нем какую-то запруду размыло. А в тяжелой Санькиной голове вспыхивало только одно слово: «Убили».

Если бы Витька не оставил там свою саперную лопатку, если бы не оставил…

Было так. Взрыв избавил Коршуна от погони, ЛТ понеслась обратно к дому. Он задами пробрался во двор казармы. И здесь, за сараями, случайно, а может и нет, его встретил Пожарин. Стал избивать. Витька схватил палку, Пожарин вынул финку… Тот самый нож, что подарил ему Санька, чтобы подмазаться.

Юрка сам ничего не видел, случайно увидел все Рыба-лоцман из окна четвертого этажа казармы. Рыбу уже допрашивали — он тут же побежал сообщать с перепугу об убийстве.

Подошла мама, прижала Саньку к груди.

— Это все ваши драки!.. — зарыдала она.

Похоронили Витьку Коршуна на кладбище возле каменоломни, куда под охраной неделю назад привезли работать немецких военнопленных. Они тоже сняли свои суконные фуражки, как и русские мужчины — кепки. Часовые не снимали пилоток, не положено. Они не знали, что Витька погиб в неравной схватке с врагом…

Отчим, сжав белые губы, крепко держал обмякшую Витькину мать.

Юркин отец привез на тачке мраморного ангела с бронзовой надписью на плите: «Спи спокойно». Ангела установили в изголовье могилы.

С того вечера Пожарин исчез бесследно.

Санька, уже став Александром Семеновичем, встретился с ним только в тысяча девятьсот семьдесят пятом.

Встреча

Прошло двадцать восемь лет.

Время летит в одну сторону и с каждым годом наращивает скорость, взяв хороший разгон… Александру Семеновичу уже тридцать девять, как когда-то предрекал сорокалетний майор. Самому «майору» — Санькиному отчиму, подполковнику в отставке, — шестьдесят восемь, маме — пятьдесят восемь, а бабушке — почти девяносто. Но она по-прежнему бодрая, разве только на ноги жалуется. Мама частенько побаливает, отчим еще крепок и бодр.

Александр Семенович с женой и двумя детьми изредка в летние отпуска прилетает в Южно-Сахалинск, куда забросила отчима с семьей воинская судьба. Там прекрасная рыбалка: по пути к Корсакову в озере, выходящем протокой в Охотское море, ловятся крупные дальневосточные красноперы и попадается таймень на свежую селедку.

В семьдесят пятом слетать на Сахалин не пришлось. В июле послали из подмосковного Ступина, где он жил и работал, в командировку на завод-смежник добывать запчасти — в тот самый город, где прошло детство.

Здесь он не был лет двадцать. После разлуки город изменился, много нового, начиная с вокзала. На подворье исчезнувшего Митрофановского монастыря — пединститут, вместо «коридорного» кинозала «Спартак» — другой, монументальный кинотеатр со старым гордым названием.

Было воскресенье, и, оставив чемодан в забронированном номере гостиницы «Россия», он бродил в поисках прежнего города…

Нашел дом, восстановленный Витькиным отцом. К его удивлению и радости, сохранился и Алексеевский монастырь: ограда, развалины собора, а звонницу даже отреставрировали и повесили табличку «Памятник архитектуры XVI века». Они тогда и не подозревали, что их НП находился в памятнике архитектуры. Иностранные туристы фотографировали их бывший НП, задирая головы.

На месте Юркиного склепа — яма, заросшая крапивой и лопушьем. Где, интересно, Юрка — Юрий Тихонович, кем он стал?..

Самое удивительное: фабричная казарма уцелела! Теперь в ней размещалось мужское общежитие строителей, за стеклянной дверью в передней сидела дежурная под грозным объявлением: «Женщинам после 21:00 вход строго воспрещен!» Сараи во дворе исчезли, появились гаражи. С косогора по-прежнему открывался широкий вид на реку, на новый бетонный мост, к нему петляла асфальтовая дорога, а коротким путем туда вела опять деревянная лестница, только тоже новая, окрашенная в приятный зеленый цвет.

Дом ЛТ заменила пятиэтажка с лоджиями, напоминающая южный санаторий. Рядом, на песчаном берегу, — разноцветные полотняные навесы, сотни загорающих.

Напротив трампарка, там, где раньше простирались дремучие развалины элеватора, посредине обширного сквера с подстриженной травой, стоял типовой кинозал «Луч», похожий на преувеличенный сарай сапожника 3П, только кирпичный.

По улицам города проносились чешские бесшумные трамваи. Александр Семенович вспомнил те послевоенные, почему-то, казалось, тогда более яркие, более красные вагончики, похожие на большие игрушки. В их облике среди серого разрушенного города было что-то праздничное. Трамваи стали для пацанов бесплатным аттракционом. «Айда покатаемся!» — они прыгали на подножки на ходу, хватаясь за поручни; ехали с грохотом и звоном, спрыгивали на скорости и поджидали следующий. Кондукторы их ненавидели. Сейчас-то понятно, что не за убыток в тридцать копеек — шею ведь можно свернуть. Самое замечательное — трястись сзади на «колбасе», там ты один. А зимой возьми длинный железный крюк и гоняй себе на коньках за трамваем, цепляясь за поручень.