Деревянный меч

Сонной одури как не бывало. Все повскакали со своих мест и опрометью бросились наружу. Кенет мчался следом, едва не приплясывая от радости. Он с детства любил страшные сказки, которые хорошо кончаются.

Морозный рассвет уничтожил последние остатки сна. Искрящийся скрип снега под ногами звучал как музыка. Снег сиял небесной синевой, переливами рассветно-золотого и розового. Все вокруг было прекрасным, а прекраснее всего — настежь распахнутая дверь Дома Покаяния.

К этой двери вела единственная ступенька, невысокая, но широкая и просторная, как крыльцо. На ступеньке сидел Урхон. Что-то в его облике было странно непривычным, чего-то словно бы недоставало. Кенет не сразу понял, что недостает меча. Меч Урхона был вонзен в снег рядом со ступенькой прямо в ножнах. Впервые Кенет видел взрослого безоружного горца.

Люди вокруг радостно зашумели. Особенно громко загомонили дети: «Я!» «Нет, я!» «А кто тебе сказал?» «Пусти, сам такой» «А я не хочу!»

— Тихо! — прикрикнул Байхэйтэ.

Дети мгновенно замолчали. Предводитель клана обвел их взглядом.

— Нет... — бормотал он. — И тоже нет... слишком взрослый... нет, характер не тот... а, вот, пожалуй!

Он указал на мальчика лет семи, потом помедлил и, снова побурчав себе что-то под нос прежним манером, подозвал таким же точно жестом девочку того же возраста.

— Ты, — сказал он. — И ты. Что скажет Творец Богов?

— Согласен, — кивнул Толай.

— Ох и весело будет! — хихикнул кто-то из детей. На него зашикали, но не сердито, а нетерпеливо, словно его возглас мешал начаться тому самому веселью, которое он так радостно предвкушал.

Массаона Рокай об этом обряде краем уха кое-что слышал — если и не о том, как именно Боги выносят свой приговор, то уж о том, как принято встречать помилованного Богом, ему рассказывали. На всякий случай массаона успел впопыхах упомянуть Кенету о главных странностях предстоящего сейчас обряда.

— Ты обязательно смейся, — торопливо советовал он сбитому с толку Кенету. — Это очень серьезно.

Массаона был прав. Рождение — очень серьезное дело. Возможно, даже более серьезное, чем смерть. Тем более — второе рождение. Оно нуждается в защите от потусторонних сил — а что может быть лучшей защитой, чем смех?

Но Кенет даже и без совета массаоны смеялся до колотья в боку.

Ему было над чем посмеяться.

Поначалу Кенет даже недоумевал, отчего все собравшиеся сдержанно фыркают в кулак. Урхон остался среди живых — это радостно, но не смешно. Покуда Кенет размышлял подобным образом, Толай подвел мальчика и девочку к ступеньке. Может, это над ними посмеиваются? Вид у детей и впрямь забавный. Сознание собственной важности заставляет их ступать медленно, и лица у них строгие, преисполненные взрослого степенства. Мальчик даже невольно приподнял слегка плечи в отчаянной попытке выглядеть выше ростом, сильнее, старше. Толай поднялся на ступеньку, зашел Урхону за спину и одним сильным толчком опрокинул его на снег. К изумлению Кенета, Урхон даже не сделал попытки подняться. Мальчик и девочка подошли к нему с обеих сторон и торжественно поклонились друг другу.

Поднялся неимоверный гвалт. Люди, едва не сбивая один другого с ног, ринулись к детям. Казалось, все вокруг сотрясается от хохота, с которым клан Седого Лиса поздравлял названых родителей с рождением первенца.

Дети отвечали на шутки и поздравления со сдержанным ликованием. Им не терпелось поскорее приступить к исполнению самой важной части своей роли.

Толай перевернул Урхона на спину. Урхон задумчиво задрыгал ногами.

— Хороший малыш, хороший, умница! — нежно ворковала девочка, наклонясь к Урхону.

Урхон шмыгнул носом, с трудом подтянул ногу ко рту и попробовал пожевать пятку.

— Не шали, — строго и наставительно произнес мальчик. — Ножку есть нельзя.

Урхон сморщился и захныкал: мальчик решительно вынул у него изо рта вожделенную пятку. Урхон заверещал что есть сил.

— Хороший ребеночек! — хохотали в толпе. — Сильным воином вырастет, дайте только срок! Ишь как вопит — аж уши заложило!

У Кенета от смеха заболели скулы. Окажись происходящее простым издевательством над Урхоном, и Кенет бы себя не помнил от стыда и гнева. Но никто ни над кем не издевался. Урхон веселился от души вместе со всеми. Долг, ведомый ему с колыбели, повелевал ему веселиться, рад не рад. Но Урхон не просто был человеком долга, он еще и радовался по-настоящему. Не каждому удается дважды родиться!

Кстати о колыбели. Ее спешно соорудили из больших санок: надо же как-то утихомирить вопящего бородатого младенчика. Пыхтя от натуги, названые родители толкали санки туда-сюда, пока Урхон, задрав ноги, не вывалился на снег. Толпа замерла в предвкушении. Урхон каверзно улыбнулся, засунул палец в рот и почесал язык.

— Ням-ням, — безмятежно произнес Урхон, набрал в легкие побольше воздуха и вновь истошно завизжал.