Деревянный меч

— По счастью, я столько не проживу, — хрипло прошептал он. — Вот и жди, пока я сдохну и тебе с того света в рыло плюну. Совсем недолго подожди. Лет восемьдесят. Больше мне не прожить.

— Ты проживешь столько, сколько я захочу, — возразил Инсанна.

Кэссин молчал: возразить ему было нечего. Инсанна тихо ликовал — победа! Он немного опасался, что юноша не поддастся на провокацию, не станет возражать ему. Стал, и еще как! Но уж коль скоро он открыл рот — значит будет говорить и дальше. Сейчас главное — не останавливаться, не дать ему снова замкнуться в молчании.

— Не понимаю, почему ты так упрямишься, — дружелюбно посетовал Инсанна. — Ты мог бы избавиться от боли в любой момент. Неужели тебе больше нравится страдать?

— Да, — шевельнулись почерневшие от боли губы. — Я свободен!

Уж не перестарался ли Инсанна? Парень явно не в своем уме. Инсанна озабоченно склонился над ним и посмотрел ему в глаза.

— Я не сошел с ума! — Хриплый тихий смех Кэссина был одновременно жалок и страшен. — Я прекрасно понимаю, где я нахожусь. Я понимаю, что я в твоих руках. Я понимаю, что ты со мной сделаешь все, чего захочешь. Кроме одного. Кроме того, чего ты от меня добиваешься. Ведь добиваешься, верно?

«Парню в уме никак не откажешь», — подумал Инсанна.

— Добиваешься, — заключил Кэссин. — А я сопротивляюсь. Пока сопротивляюсь, я свободен, несмотря ни на что. Тебе ведь не удалось меня подчинить...

«Не только умен, но и образован: ишь как изящно выстраивает цепочку рассуждений, даром что голова болит вовсю. Одного ума для этого недостаточно, такое требует долгой привычки. Привычка, значит. Ну-ну. Твоей привычке, наглый сопляк, от силы лет десять, а моей — больше восьми веков. И с парадоксами я управляюсь получше твоего. Логикой балуешься, наглец? Я ж тебе покажу логику...»

— Почему ты решил, что я хочу тебя подчинить? — надменно возразил Инсанна. — Подчинить можно равного.

В ответ Кэссин издал рваный смешок.

— Спасибо, что напомнил мне, что я сильнее. Я уже начал об этом забывать.

— Ты? — возмутился Инсанна. — Да ты просто взбесившийся молоток! Непокорный инструмент, и только. Но учти: когда инструмент не подчиняется хозяину, его чинят.

— Ты мне не хозяин, — упрямо отмолвил Кэссин, — не тебе и чинить. Так что забивай свои гвозди хоть голыми руками, хоть собственной головой.

Высокомерие не привело к ожидаемым результатам, и Инсанна вновь сменил тактику.

— Ты прав, — кивнул он. — Мне и в самом деле нужно забить гвоздь. Очень упрямый гвоздь. Его можно забить — или сломать.

После этих слов Инсанна помолчал немного: пусть-ка упрямый мальчишка сам уяснит себе, что значит «сломать». Узрев на лице Кэссина признаки понимания, Инсанна продолжил.

— Шутки в сторону. — Инсанна повел рукой, словно отметая неуместные шутки. — Я уже подумывал убить этого человека. Он был бы нужен мне живым... но с ним непросто справиться. Нет у меня для этого подходящих инструментов. И если я таких инструментов не найду, мне придется волей-неволей его сломать. Уничтожить. — И, помолчав немного, Инсанна неожиданно спросил напрямик: — Ты не хочешь спасти ему жизнь?

Наступила недолгая тишина.

— Нет, — наконец ответил Кэссин. — Он бы меня за это не поблагодарил.

Вот те на! А Инсанне было показалось, что подходящий аргумент найден.

— Почему ты так думаешь? — раздраженно бросил Инсанна.

— Лучше умереть, чем принадлежать тебе, — без обиняков ответил упрямец. — И человек этот тоже так думает. Я уверен. Иначе бы он не сопротивлялся.

Только не терять терпения! Только не утратить доброжелательный тон!

— Так ведь и больной ребенок сопротивляется, когда ему пытаешься дать лекарство, — мягко заметил Инсанна.

— И чем же он болен? — фыркнул Кэссин.

— Глупостью, — отрезал Инсанна. — Для мага это совершенно непростительно.

И откуда только у Кэссина силы взялись на этот безумный хохот! Кэссин сотрясался под его напором; из глаз текли слезы.

— Не могу! — простонал он, задыхаясь. — Вот бы никогда не подумал! Магу, чтобы справиться с магом, нужен человек!

— Конечно, человек, — подтвердил Инсанна. — Магу он не поверит.

— Так, значит, ты уже пробовал? — с издевательски-сочувственным интересом осведомился Кэссин.

— Не только я. — Инсанна развел руками, демонстрируя полное бессилие магии там, где должен преуспеть смертный.

— И что же может человек там, где маги потерпели неудачу?

— Человек — ничего, — подтвердил Инсанна. — Но ты не совсем человек.

Он думал польстить своей жертве — лестью можно добиться несравнимо большего, чем угрозами, — но цели своей не достиг.

— Верно, — охотно согласился Кэссин. — Я же молоток.

— Я не знаю, что ты такое. — Инсанна продолжал славословить без малейших колебаний: чем наглее лесть, тем лучше она иной раз действует. — Твои страдания превосходят все мыслимое. Человек не может так долго терпеть...

— Ошибаешься, — выдохнул Кэссин. — Человек — может.

— Не думаю, — улыбнулся Инсанна. — Любой бы на твоем месте мать родную прирезал, только бы прекратить боль.

— Это ты о себе? — невинным тоном поинтересовался Кэссин. — Вот не знал, как магами становятся...