Деревянный самовар

– Ох, и худо мне с моими мужиками! – возразила Жанна. – Но просто интересно, куда спряталось это вечно обиженное пьяное дитя?

– Может, со своей командой в камервагене пьет?

– В камервагене пьют, – подтвердила Жанна. – Но без него.

– Сенька?

– На рыбалку в ночь собирается.

– Значит, спит где-нибудь на травке.

– Простудится же! Он худой, слабенький.

– Все! – заорал Смирнов. – Надоела ты со своим оператором! Или соблазняй нас красотой телодвижений и многообещающим голосом или выметывайся!

– Какой страстный милиционер! – восхитилась Жанна. – В момент изнасилует!

– Сдаю общую, – решил Казарян, и все уселись за стол. Сей же час деловито вошел Семен Саморуков и, оценив обстановку, бессловесно устроился на четвертом стуле.

– Рюмку себе в буфете возьми, – ворчливо и мрачно дал указание Казарян.

Семен принес рюмку, подождал, когда ее наполнят, и предложил:

– Не то кислые, не то тухлые вы все трое. Поэтому тост произношу я. Слушайте меня внимательно. Сколько прекрасных вещей в этом мире: рыбалка, выпивка, Жанкины титьки и ее же характер, лес, работа, хорошие – вот они! – люди. Ведь это радость, ребята! А все остальное – пусть в стороне, пусть побоку. За радость! А где радость, там и счастье. За радость и счастье.

Дружно выпили, а потом Жанна в благодарность за такие слова нежно поцеловала Семена и погоревала:

– Эх, гитары нет!

19

Гитары, и впрямь, уже не было. Был лишь напоминающий дамский торс остов без дна и покрышки, да дека без струн. Это сооружение в виде ошейника висело на шее насквозь пробитого железным штырем мертвого Олега Торопова, сидевшего, привалясь к забору торговой базы.

Нашел его сторож базы, который с девяти вечера хорошо поспал, проснулся на рассвете и решил сделать обход охраняемой территории. Увидав такое, сторож в страхе прибежал в милицию, а милиция лихорадочно оповестила всех, кого это касалось, и отчасти тех, кого это не касалось вовсе.

В смурном грязноватом свете немыслимо раннего утра картинка была, как кадр черно-белого кино: серый вместо реального синего джинсовый костюм, в серо-белую полоску тельняшка под ним, бесцветные остатки гитары, небольшая, темная, почти твердая лужа крови, припорошенная седой пылью, положенные на землю серые кисти рук с растопыренными пальцами.

На лицо Смирнов не смотрел, не было сил смотреть. Его, не до конца протрезвевшего после вчерашнего, водило и мутило, как студента-медика, первый раз попавшего в морг. Он закрыл глаза, сжал кулаки так, чтобы ногти врезались в ладони, медленно досчитал до пятидесяти и глянул в мертвое лицо Олега Торопова. Лицо было спокойно и беззаботно: он, видимо, так и не понял, что его убили.

Задом медленно приблизилась «скорая помощь». Прямо из двухстворчатой задней двери спрыгнул на землю врач Иван Герасимович и, взглядом отметив Поземкина, следователя и Смирнова, поделился с ними ощущениями:

– Дела…

– Господи, да почему же это?! – вдруг взвыл стоявший неподалеку от Смирнова Казарян. Он кинулся к дощатой стене склада и замолотил по ней своим здоровенным боксерским кулаком.

– Уведите его, Александр Иванович, – попросил Поземкин. – А то он весь город разбудит. Зевак здесь еще не хватало.

Смирнов подошел к Казаряну, шлепнул ладонью по широкой спине, позвал:

– Рома.

Казарян резко повернулся к нему. Полуприкрытые глаза, сморщенный большой армянский нос, приоткрытый рот с намертво сжатыми зубами – он заставлял себя не плакать. Смирнов обнял его, и он спрятал лицо на смирновском плече, чтобы это лицо никто не мог увидеть.

Неизвестно как, скорее всего на смену шла, рядом с ними появилась Матильда и, обращая на себя внимание, легонько дернула Смирнова за рукав. Теперь, ответственный за Рому, Смирнов был уже в полном порядке. Жестко оглянулся, увидел Матильду, спросил без злобы и раздражения:

– Что тебе, Тилли?

– Пойдемте ко мне, – предложила она. – В закусочной сейчас никого нет.

– Пойдем, Рома? – спросил Смирнов.

– Пойдем, – глухо согласился Казарян, не отрывая лица от смирновского плеча.

Толстуха Любка страшно обрадовалась раннему – на десять минут раньше – приходу Матильды, подхватила подготовленную тяжеленную сумку и уже от двери успокоила:

– У меня на кухне – полный порядок, и в зале прибрано! – и, не дожидаясь проверки собственных заверений, скрылась с глаз долой. Только каблуки стучали по лестнице, как в чечетке, – лишь бы не вернули.

Матильда брезгливо осмотрела зал, зашла за стойку, налила из крана воды в таз и с тряпкой пошла по столам замывать любкину приборку. Первым вымыла стол, за которым всегда сидел Олег Торопов и взглядом распорядилась, чтобы Смирнов и Казарян сели за него. Истерический накат отхлынул от Казаряна. Они сели за тороповский стол, положили руки с локтями на столешницу и одновременно на мгновенье глянули друг другу в глаза. Глянули и развели взгляды.

* * *