Деревня на Краю Мира

Когда первые лучи утреннего солнца рассекли предрассветную серость, Валя посмела встать с кровати. Она быстро, по-детски глянула под кровать, но там не оказалось ничего кроме пыли и двух старых коробок. Она осторожно встала на холодный пол, сейчас больше похожий на каменный, чем на деревянный, босиком, мелкими-мелкими шагами прошла вперёд к двери из избы. Прижалась ухом и щекой к этой обитой синтепоном и дермантином двери, но разве что так услышишь? На всякий случай, не снимая цепочки с двери, она открыла все остальные замки и стала медленно открывать дверь. Валя страшно боялась, сердце отбивало кровь бешеными, судорожными толчками.

– Валя? Ты чего? – голос бабушки заставил Валю подпрыгнуть на месте.

– Дверь открываю, – сказала она.

– А чего цепочку не сняла, – старуха с невероятным для её возраста проворством дошла до внучки, – А ну, постой-ка, там что ли этот… Как его… Ирода этого… Ну, Сашка, да? Вот, поганец!

– Нет, там не Сашка… Я-я боюсь, ба, – призналась Валя, – Кто-то утром в избу колотил.

– Ну точно, этот ублюдок! – Иванна всей силой своего мощного корпуса сдвинула внучку в сторону и волевым движением руки сдёрнула цепочку.

– Нет-нет, ба, там не он! – звонко, с ужасом воскликнула Валечка, попыталась выбраться вперёд бабки, но та легко, как мячик, заталкивала внучку позади себя.

В коридоре пахло тухлыми яйцами и несвежим мясом.

– Гадёныш! Он мне ещё воздух будет портить! – уверенная Иванна всё ещё считала во всём виноватым доходягу-алкоголика.

– Ба, не, не он это! – плакала от страха Валя, – Не он, что-то страшное, ба!

– А кто ещё? – Иванна ещё не отвыкла от своего материального мира, вообразить хоть плохонького да призрака ей было тяжело. Она даже и не думала об этом. Отвыкла. Или, скорее, не привыкла.

– Ба, страшное, страшное что-то, – тонкими, словно ветки руками, Валечка обхватила большое бабкино плечо, потянула её на себя, – Не ходи, не ходи, там страшно, – плакала девчонка.

– Это мой дом! – воскликнула бабка, – Мне ли кого тут бояться?!

На кухне валялся расколотый стол, а на стекле виднелись еле заметные чёрные отпечатки. Настолько еле заметные, что было их видно только под определённым углом, только наблюдательному человеку с хорошим зрением. Остальным, даже если бы они и увидели, эти следы показались бы пыльными овальными пятнами на не слишком чистом, чего уж греха таить, стекле.

– Да-а, – протянула Иванна устало. Убираться ей не хотелось. Годы не те, тело не то, – А чего это, Валь, а?

– Не знаю, что-то нехорошее, – Валя склонилась над осколками стакана и острожно, обернув пальцы краем сорочки, убирала стёклышки. Опять проснулся её внутренний голос, и к ней пришло знание, ни в коем случае нельзя, чтобы ни она, ни бабка, ни, вдруг, другой какой кровник порезались этими осколками. На краю зрения она видела, как нечто чёрное, нехорошее струится с самых краёв осколков, пытается прикоснуться к пальцам, притянуть их к острой кромке, но натыкается на ткань сорочки и отступает. Иванна тоже потянулась к стеклу, и тогда Валя страшно крикнула:

– Не трогай! Не трожь!

Иванна, с характером жёстким и жестоким, обычно бы огрызнулась, но ещё свеж был в памяти обряд в Верином доме.

– Можно совком и веником? – с почтением, с опаской спросила она у внучки.

– Можно, но веник надо сжечь, а совок прокалить на том же огне и с пеплом утопить в какой-то трясине, в болоте. Чтобы глубже было. Лучше всё в чёрный мешок и с камнем. И камень потемнее возьми. Покрепче возьми камень, не известняк, не песчаник, а крепкий чёрный камень.

Пока Валя всё это говорила, она не отрывалась от осколков, которые укладывала на остатки порванной клеёнки.