Деревня на перепутье

Ее вдруг захлестнула жаркая волна. Не было никакой причины, ничего плохого даже не подумала. Так просто. Увидела прижатое к стеклу лицо, за ним звездное небо, темные тени деревьев, и от сладкого омертвения отнялись руки: когда-то (о, это было много тысяч лет тому назад!) Арвидас точно так стоял за окном, дожидаясь, пока она впустит. А может, там на самом деле он, может, девичьи годы воскресли из мертвых?!

Ева запахнулась в халат и на цыпочках пошла к двери. Тихонько поворачивает ключ. Клочок звездного неба, порыв свежего, пахнущего зеленью воздуха — и Мартинас в сенях.

— Ох, как нехорошо, Ева… — испуганно прошептал он. — Но не сердись — не хочу идти через комнату Гайгаласов.

— Ничего, ничего, Мартинас, — тоже шепотом ответила она. — Я не спала…

— Все равно, Ева, все равно… Нехорошо. Но ты пойми… Не могу на Клямаса смотреть — так больно он сегодня меня обидел.

Сперва она, а он за ней скользнули в кухню. Из кухни была дверь в комнатку, где раньше жила Бируте, а оттуда другая дверь — в комнату Мартинаса.

— Где-то в ящике должен быть ключ. Подожди, зажгу лампу.

Пока она собиралась, Мартинас стоял как пойманный вор. На Клямаса не может смотреть… Верно, меньше всего он хотел будить Гайгаласа, да еще в такой час. Но неужто только из-за того он постучался к Еве? Он вспомнил ее в последнюю минуту, поворачивая во двор. Если есть на свете человек, которому можно открыть душу, то это — Ева. И он постучался в ее окно, потому что скопившиеся чувства душили его словно опухоль, набухшая в глубине груди.

Она зажгла лампу и закрыла дверь кухни, чтобы не проснулся ребенок. Ключ лежал в ящике среди уймы всяких мелочей. Не использованный. Она и не думала, что он когда-то понадобится. Но мы его сейчас найдем, отопрем дверь и снова положим на место. Когда холостой мужчина живет за стеной, а ты — одинокая женщина, нельзя ему доверять ключ…

— Я свинья, Ева, настоящая свинья, — пробормотал Мартинас. — А ты удивительная женщина. Ты настоящий друг, Ева.

Она тихонько закрыла ящик и повернулась к нему. Только теперь она заметила, что его голос изменился. Но еще больше поразил ее вид Мартинаса: одежда на нем была грязная, мятая, на посеревшем лице полная апатия.

— Что случилось, Мартинас? — испуганно спросила она. — Ты все еще переживаешь из-за своей кукурузы? Не волнуйся. Погода поправилась, вот и отсеетесь. А не отсеетесь, тоже горя мало. Никто за это не повесит. У людей не такие беды бывают.

— Кукуруза… — Он прислонился спиной к стене и чудно улыбнулся. Опущенные руки болтались словно тряпичные. — Была бы одна кукуруза… Меня со всех сторон мелют. Никудышный я человек, Ева.

— Нагрею воды — тебе надо помыться.

— Внешность человека ничего не значит, Ева. — Он закрыл глаза, вяло пошевелил пальцами. — Важно, чтоб чисто было внутри, в душе у человека.

— О чем ты, Мартинас?

— Вообще… Да… — Он глубоко вздохнул, словно перед прыжком в воду, и неожиданно спокойным голосом добавил: — С Годой все кончено.

— Что ты!

— Она прогнала меня как собаку. Но я не сержусь. Со мной ведь иначе нельзя. Должен был сам додуматься. Года сказала, что мы с каждым днем стареем. Да. Но она, видно, стареет медленней, чем я.

— Вы еще помиритесь, Мартинас.

— Мы не ссорились, только разошлись. Наши поезда идут в противоположных направлениях. Мы можем встретиться и разойтись, но вместе уж никогда не поедем.

Ева подошла к нему и погладила его свесившуюся руку.

— Не надо убиваться, Мартинас. — Она пожала его вялые пальцы. Точь-в-точь, как только что во сне. — Многие встречаются и расходятся, пока найдут настоящего или настоящую. Наверное, она не была настоящей. Может, и лучше, что вы разошлись. Нет хуже семейной жизни без любви.

— Я, наверно, не гожусь для такой жизни. — Он попытался улыбнуться, но получилась мучительная гримаса. От ее сочувственного рукопожатия в душе лопнул нарыв, и Мартинас вдруг захотел излить все то, что накопилось за много лет и душило его. — Мне было двадцать три года, когда я полюбил одну девушку из нашей деревни. Хотел жениться. Бандиты ее сожгли. Потом как-то увидел Году… нет, я часто ее видел, ведь в одной деревне росли… но как-то не обращал внимания… А в тот раз… Помню, мы встретились на мосту через Акмяне, перебросились несколькими словами и разошлись кто куда. Ни особенной улыбки, ни взгляда. Ничего. Я только заметил, что она очень красивая и чем-то напоминает Вале… ту девушку, которую убили бандиты. Тогда я был очень несчастен, наверное, мне нужна была опора. Так и влюбился в Году. Но ничего-ничегошеньки между нами не было, хоть и она меня любила. Когда времена изменились, я старался ее вернуть, но только в последние месяцы… Слишком поздно, все слишком поздно, Ева…

— Да, — пробормотала она, не зная, что тут ответить.

— Я никого не обвиняю. Сам виноват, Ева.

— В таких делах трудно найти виновника.

— Ты ничего-ничегошеньки не знаешь, Ева. Если б ты знала, какой я никудышный человечишка, ты бы плюнула мне в глаза и вытолкала в дверь.