Деревня на перепутье

— Мартинас… Известно, не Йонас и не Себастийонас, но ты крепко ошибаешься, если думаешь, что ты тот же Мартинас, которого я нашел, когда приехал в Лепгиряй. — Арвидас сбросил щелчком червяка, упавшего на плечо Мартинасу. — Т о т  Мартинас не посмел бы прийти сегодня и сказать: «Нам надо поговорить, Арвидас…»

Мартинас покачал головой.

— Все получилось как-то само собой. Мы этого не хотели. Я не виноват. Ни она. Ни ты, ни Года. Или все вместе виноваты. У тебя удивительная жена, Арвидас.

— Да, она хорошая женщина. — Он хотел добавить: «Я ее люблю», но почему-то сдержался. Наверное, подумал, что это прозвучит слишком интимно, а может, испугался сентиментальности, которую считал позором для взрослого мужчины. Помолчав, он добавил: — Ты помнишь один наш разговор? Тогда я легкомысленно отозвался о любви. Нет, любовь нельзя оттолкнуть на второй план, она должна идти вместе со всем, что самое важное в жизни человека. Ты тогда был прав, Мартинас.

— Хоть раз за свою дурацкую жизнь… — Мартинас рассмеялся. С каким-то робким удивлением.

— Да, ты был прав, — повторил Арвидас, словно хотел вытвердить назубок эту истину.

— Может быть. Но что из того, если она не права?

— Кто?

— Любовь. Я ее на руках ношу, а она меня грязными ногами пинает или… даже без пинков я должен бежать от нее, как зверь, затравленный гончими. Мне правда лучше уехать отсюда, Арвидас. Жизнь и так сложна, зачем ее еще усложнять? Удеру куда-нибудь на целину, скорее все забудется. Ведь и фруктовое дерево, пересаженное в другую почву, получает новые свойства. — Мартинас положил ладонь на колено Арвидасу и впервые за весь разговор открыто посмотрел в глаза. На его лице была искренняя просьба, даже мольба.

«Жизнь и так сложна…» Святая правда. В воображении Арвидаса мелькнула сцена у изгороди. «Езжай! — хотел он закричать. — Катись куда угодно. Это самый разумный выход для всех троих…» Самый разумный? Правда? А почему и не самый легкий, самый простой и самый неправильный выход? Слабые людишки таким образом решают теорему вечного треугольника любви. Мы двое любим одну. Второй устраняется, и парочка безмятежно строит жизнь на развалинах чужого счастья. «Откуда мне знать, может, она с Мартинасом была бы куда счастливее, чем со мной? А Мартинас… Нет, тут только начало, мы ничего еще не знаем точно…»

Арвидас несколько мгновений боролся с собой, только несколько мгновений, но ему показалось, что прошел целый час.

— Говоришь, на целину? — Он взял руку Мартинаса, которая все еще лежала на колене. — Что же, многие улетают за тысячи километров лечить душевные раны. Оставляют свои лепгиряи на волю судьбы и летят, как птицы в теплые страны, будто здесь места мало. А наша земля плачет, истосковавшись по трудовым рукам. Искателей счастья хватало во все времена, особенно если еще ради тщеславия им прицепляют имя героя. Герой… Истинное геройство работать за копейки, не зная, получишь ли даже их осенью, а не лететь туда, где сулят кусок пожирнее. Человек, который не любят своей земли, не многого стоит.

— Не говори! — Мартинас раздраженно вытащил руку. — Я не из-за этого, сам знаешь.

— Конечно, не из-за этого, но какая разница, бросаешь ты свою деревню в поисках счастья (будто оно только на целине водится) или убегая от несчастья? Неужто можно убежать куда-то от самого себя? Чепуха! Ты хорошо сказал о пересадке деревьев, но не совсем правильно. Человек не дерево. Дерево вырывает буря, и оно больше не прирастает, а сильный человек после каждой бури сызнова пускает корни и становится еще сильнее. Надо быть сильным, стараться стать таким. А прячась от ветра, таким не станешь. Нет, ты никуда не уедешь из Лепгиряй, Мартинас.

Мартинас встал.

— Я не знал, что ты не любишь свою жену, — сказал он с несмелой надеждой в голосе.

— Нет, я ее люблю, Мартинас. Но верю в себя.

— А в нее?

— Любовь не зависит от одного человека.

— Мне кажется, ты передумаешь, Арвидас. Так или сяк, лучше бы мне уехать. Боюсь, как бы потом не пришлось пожалеть.

— Если пожалеет, то пожалеет один. Только один. Но и тот зря, если сам будет виноват.