Дерево дает плоды

— Ну, едем или нет? — спросил он. — Только на меня не сваливайте, если опоздаем. А ну, господин хороший, отчаливай, баловаться некогда. Ну!

Дылда оторвался от парня, но появление заводной ручки в руке шофера истолковал превратно и из последних сил в отчаянии ударил блондина по лицу.

— Из‑за чего началось? — спросил шофер у какого-то зеваки.

— Политика.

— Ага, — протянул он, возвращаясь в кабину и включая мотор.

Лицо парня кровоточило. «Спокойно, не твое дело», — говорил я себе, хотя и ощущал приятное напряжение в мускулах.

— Ты поляк?! — кричал юноша. — Поляк?!

— Поляк, дерьмо, — ответил дылда и ударил снова. Вид безоружного, окровавленного, скорчившегося от боли парня, у которого рубаха вылезла из брюк, был постыдно жалок. Его подчиненные стояли, опустив глаза, среди зевак послышалось хихиканье. Я уже наме ревался уйти, когда из‑под сдвинувшегося портрета человека в генеральском мундире выглянула надпись на борту грузовика:

«Государственное предприятие имени Яна Лютака».

Я сунул руку в карман, словно в поисках оружия, но нащупал только раскрошенную мяту.

— Парень, не поддавайся! — крикнул я. — Ты сильнее его, бей!

Дылда повернулся ко мне, чем воспользовался его противник. Замолотил неумело, с широким замахом, а когда детина, скорее захваченный врасплох и удивленный, чем побежденный, отпрянул, врезавшись в толпу зевак, победитель выпрямился, заправил рубашку под ремень и отошел к своим.

Я подождал, пока они не уехали, и поплелся в магистрат, как было запланировано. Я прослужил здесь два последних довоенных года благодаря протекции родственников Катажины, одновременно закончив юридический факультет. Должность эта по тем временам была великой победой, благодаря ей я мог жениться, получить квартиру и купить в кредит мебель, словом, прилично устроиться. Катажина получила специальность в торговой школе, зарабатывала, правда, немного, но при двух жалованьях мы чувствовали себя почти богачами.

Старинный дворец был полон народу. Возле комнаты, где я когда‑то сиживал, замерла группа рабочих, уставившись на закрытую дверь; старший из них держал картонку с надписью «ЮНРРА»[2], осторожно прижимая к груди. Я взглянул на табличку и испытал разочарование: теперь здесь помещался совершенно другой отдел. Тщетно я искал тот, свой, он не фигурировал даже в списке. Бродя по коридорам и лестничным клеткам, я высматривал знакомые лица и неожиданно встретил своего шефа. Он очень постарел, но одет был как всегда тщательно, серый галстук бабочкой, и платочек в кармане. Он, разумеется, не узнал меня.

— Пан начальник, — остановил я его на лестнице. — Это я, Роман Лютак.

Он обернулся и пожал плечами:

— Мне некогда шутить, уважаемый.

И ушел. Оставшись один, я зазевался на пестрый плакат Красного Креста, на котором хорошенькая сестра милосердия поднимала над головой шприц, наполненный кровью. Вот это было для меня.

Сестрица в Красном Кресте оказалась, впрочем, гораздо красивее изображенной на плакате, и, когда она протирала спиртом мое предплечье, я ощущал тепло ее пышной груди, оттопыривающей белоснежный халат. Она наклонялась так, что я мог бы поцеловать ее губы, очень пухлые, переходящие в горизонтальные морщинки, или в щеку, покрытую светлым пушком.

Закончив процедуру, она велела мне отдохнуть и помогла лечь на обитый клеенкой диван.

— У нас все еще слишком мало крови, — сказала она, — крови мало, а солдат и вообще раненых если бы вы знали сколько!

— А склад сегодня открыт?

— Открыт, открыт, свое получите, — проворчала она. — Совсем заморыш. Кожа да кости.

Сестра коснулась моей обнаженной руки в том месте, откуда брала кровь. Я положил руку ей на грудь.

— Ишь чего эдакому захотелось! — прыснула она, однако руки не сбросила. — Вы Оттуда? Много лет?

— Много, ангелочек! — ответил я, взвешивая ее грудь на ладони. Забыл уже, как это выглядит.

— «Ангелочек», к чему такие слова? Я была на фронте, дорогой мой, и не принадлежу к ангелам. Ну, а теперь идите за пайком.

Она помогла мне встать и проводила на склад, где я получил несколько сигарет, кусок сала, банку тушенки, килограмм крупы и сахара.

— Сегодня‑то я занята, — тихо проговорила девушка. — Всего три дня как меня сюда запихнули, а завтра могу куда‑нибудь сходить, почему бы нет.

— Хорошо, ангелочек, — сказал я и договорился о встрече на следующее утро. В голове у меня шумело, я слабел, видимо, слишком много потерял крови. Она заметила это и велела мне сесть. Когда вышла в процедурную с каким‑то толстяком, захотелось спать. Зевая, я ждал, пока не пройдет это состояние. Наконец собрался с силами и вышел.

Тетушка была уже дома, она приветствовала меня, а скорее мои сокровища, возгласами радости. Я сказал, что получил в магистрате пособие.

— У меня тоже есть кое‑что для тебя, Ромек, — заявила она. — Займусь приготовлением обеда, а ты пока почитай.

Тетушка бросила мне газету, в которой я нашел статью «Дух товарища Лютака живет». Я смутился, был вынужден присесть у окна, чтобы Тереза не увидела выражения лица, однако чувствовал на себе ее взгляд.