Дерево Джошуа. Группа ликвидации

— Я становлюсь нервной, когда устаю. Наверное, я просто перетрусила… Господи, я живу в Европе так долго, что уже говорю как британка. Ну пошли.

У нее оказался «харманн-гайа» — сексапильный «фольксваген». Других автомобилей на стоянке не было. Машина стояла на обочине широкой улицы с оживленным движением — даже в столь поздний час. Я и не думал, что до цивилизации, оказывается, было рукой подать. В это время мимо нас пронесся мотороллер. За рулем сидел парень, а аккуратненькая девушка, в бьющейся на ветру юбочке, изящно примостилась, свесив ноги на левую сторону, на заднем сиденье. Двое влюбленных. Я воочию представил себе гневную реакцию американской девушки на предложение вот так прокатиться с ветерком после того, как она пришла на свидание с кавалером, вырядившись в туфли на высоких каблуках, нейлоновое платье и белые перчатки. Парк за моей спиной безмолвствовал Кто бы ни был там теперь, он — они — стояли не шелохнувшись. И мы тоже.

— Ну же, залезайте! — сказала нетерпеливо Сара. Она уже восседала за рулем.

Я занял место слева от нее и потянул дверцу. Она закрылась мягко и тяжело, точно захлопнулась мышеловка. Сара закурила. Пламя спички вырвало из тьмы ее лицо, похожее на призрак, — изумительно красивое. Трудно было ее слушать, не видя ее лица, и думать, что она, оказывается, очень красивая женщина. Жаль, что на словах она такая строптивица!

— Хотите? — предложила она, протягивая мне пачку сигарет — возможно, в знак примирения.

Я покачал головой:

— Бросил. В фотолаборатории это мешает. Трудновато, знаете, навести резкость при фотопечати в комнате, полной табачного дыма.

— Не надо вешать мне на уши эту фотографическую лапшу, мой друг, — сказала она с коротким смешком.

— Но так уж получается, что это правда, — возразил я. — Я ведь и впрямь немало поработал с фотоаппаратом. Поэтому-то мне и поручили это дело — не забыли еще?

— Ладно, так что же вам удалось сегодня выяснить?

— Она едет в Кируну вместе со мной. Она горит желанием посмотреть на гения за работой — удостовериться, что он не забудет вставить пленку в фотоаппарат или еще что-то в таком же духе. Мы не вдавались в подробности относительно истинной причины ее стремления поехать туда. — Помолчав, я добавил: — А кто такой Веллингтон?

— Кто?

— Джим Веллингтон. Ее гость, причем явно побывавший у нее в номере не раз. Он чувствовал там себя как дома. Здоровый парень с вьющимися волосами. Оно говорит: просто знакомый. И еще говорит: очень милый.

— Американец?

— Или очень искусная подделка. Он упомянул Балтиморский клуб фотолюбителей, дав понять, что имеет «звездную» членскую карточку.

— Я наведу справки, — сказала Сара. Она достала записную книжку, подставила чистую страницу к свету уличного фонаря и, повторяя вслух, записала: Веллингтон. — Приметы?

Я перечислил.

— По ее словам, он представляет здесь некую американскую фирму по производству пластмасс.

— Что-нибудь еще можете о нем сказать?

Я покачал головой:

— Нет.

То, что Джим Веллингтон был членом одной из наших оперативных групп во время войны и однажды летел с некоего английского аэродрома через Ла-Манш, я решил пока держать при себе. Не то чтобы эта информация характеризовала его как честного и добропорядочного гражданина: многие из тех, кто рисковал своей шкурой ради торжества идеалов демократии в те далекие времена, давно нашли своему завидному мужеству и боевому опыту куда менее достойное и куда более доходное применение. Но у меня был такой материал на этого парня, которым здесь кроме меня, похоже, никто не обладал, и я не собирался бросать этот материал в общий котел, не удостоверившись, что мне он больше не нужен. В конце концов, он-то про меня молчит. И я могу оказать ему ту же услугу, если, конечно, сочту его достойным моих благодеяний.

— Что-нибудь об этой женщине? — спросила Сара.

Я вновь покачал головой:

— Очень немного. Она хорошо играет роль безутешной вдовы: озлоблена, но абсолютно беспомощна в роли суровой мстительницы, так что ей только остается отважно» создавать себе литературное реноме. Что у вас, ребята, на нее есть?