Дерево лжи

Фейт замерла, уставившись на страницу. Она была в ужасе, как будто отец разрыдался прямо на ее глазах. Вера преподобного всегда казалась ей твердыней, напоминающей утес. Она и не подозревала, какие сомнения тайно пробурились в сердце этого утеса. Это было словно узнать, что Бог перестал верить в самое себя.

Я принял решение вырвать эту тайну у дерева. Это успокоит не только мой мятущийся разум, но и всех тех, кто мучился подобным образом, страдая и сомневаясь. Если я хочу открыть тайну происхождения человека, значит, моя ложь должна иметь отношение к тому же вопросу. Чтобы проникнуть в столь глубокую тайну, мне нужно изобрести монументальную ложь и заставить поверить в нее как можно больше людей. Так появился мой великий замысел — я увидел, что мне нужно сделать. Я пользуюсь уважением как ученый-естествоиспытатель, мне доверяют, со мной советуются. Если я сделаю те или иные заявления, мне поверят. Если я предъявлю окаменелости или другие находки, их не станут подвергать сомнению. Я могу фальсифицировать их, и никто ни в чем не усомнится.

В интересах истины я готов солгать. Я обману весь мир, а потом явлю ему знание, которое принесет пользу всему человечеству и, возможно, спасет наши души. На какое-то время я взбаламучу воду, чтобы потом она стала совершенно прозрачной. Я возьму в долг у банка правды, но в конце верну то, что взял, с процентами.

— Нет, — прошептала Фейт. — Нет-нет-нет.

Но следующая страница и еще одна были тщательно исписаны подробностями его фальсификаций. Там были аккуратные эскизы окаменелостей до и после его трудоемкой обработки. Самый большой рисунок демонстрировал его величайшую находку, нью-фолтонского нефилима, в том виде, каким он был до того, как преподобный смонтировал его. Не крылатое плечо человека, а слабый след окаменевших перьев, приклеенный к каменному плечу другого существа, — подделка была просто блестящей.

«Придумайте ложь, в которую люди с легкостью поверят, — было написано под рисунком. — Они будут цепляться за нее, даже если ее опровергнут прямо у них под носом. Если кто-то попытается открыть им истину, они ополчатся на него и будут драться зубами и когтями».

И он придумал такую ложь. Прекрасное доказательство правдивости библейской истории о нефилиме. Фейт вспомнила пожилого джентльмена в доме Ламбентов, который так пылко защищал находку отца и был преданным его сторонником. Нефилим стал спасательным кругом в жестоких морях нахлынувших сомнений. Конечно, люди уцепились за него. Скандал, протесты, обвинения в подлоге… значит, это все правда. Ее отец действительно подделывал ископаемые. Он действительно лгал насчет своих открытий. Он действительно обманывал друзей, коллег, семью и весь мир. Ничто менее значимое не могло бы убедить Фейт. Ничто, за исключением этого признания, написанного аккуратной отцовской рукой. Она больше не чувствовала ни ужаса, ни изумления, только мрак, распространявшийся вокруг нее. Какая-то хрупкая ее часть беспомощно кружила в этом мраке, билась, словно голубка в темном склепе, и плакала: «Кто же этот человек? Кого я любила все эти годы? Неужели я совсем его не знала?»

Но она правда любила его. Она любила его слишком сильно и слишком долго, чтобы отказаться сейчас от этой любви. Она была крепко привязана к нему и сердцем, и душой. Фейт прижала дневник к груди и зажмурилась. Она представляла, как он пробивается к правде сквозь ядовитые джунгли обмана, опасности и всеобщей неприязни, отважный и одинокий. До чего он был одинок, пытаясь сохранить все в тайне!