Дерево на крыше

– А певичка, по-твоему, кто? Обслуживающий персонал. Я плачу, мне поют. Раньше дворяне и аристократы никогда не шли в актерки и в певички. Для этого существовали крепостные актрисы.

– Так это когда было…

– Не так давно. Сто лет назад.

Николай и Анжела посещали тусовки. Не сидеть же дома. Анжела видела, как молодые девицы – не хуже ее, а даже лучше – толпами двигались и перемещались, хищно поглядывая по сторонам, как ястребы на охоте. Они высматривали себе мужиков – таких, как Николай.

Они хотели получить поддержку в жизни, мужское прочное плечо в обмен на драгоценную молодость, которая цветет так ярко и коротко.

Девицы завидовали Анжеле, зыркали недоброжелательно. Задавались вопросом: что он в ней нашел? Почему одним все, а другим – ничего? Анжела не считала, что ей так уж повезло.

Когда Николай выходил из ванной и фланировал голый по квартире, у него висело пузо мелким фартуком.

Анжела замечала:

– Ты толстый…

Николай начинал следить за питанием. Ел по списку.

Живот подбирался, но отвисал второй подбородок.

Николай стал ярко одеваться. Купил желтую кофту, как футурист.

Он хотел казаться молодым и, как сейчас говорят, навороченным и отвязным.

– Не будь смешным, – говорила Лена. – Над тобой будут смеяться.

– Смеяться – не плакать, – отвечал Николай. – Ты не хочешь меня понять.

– Не хочу, – соглашалась Лена.

– Мне шестой десяток. Я скоро буду старый, – продолжал он.

– Ты уже старый.

– Но я не чувствую своего возраста, и я хочу прожить еще одну жизнь.

– А меня куда? На мусорку?

– Почему на мусорку?

– Остаться одной под старость лет…

– Ты не одна. Я есть у тебя. Дети. Деньги.

– Значит, все в порядке. Да? Все хорошо и даже замечательно.

– А что плохого? – выкручивался Николай.

– Ты – предатель. А предателям знаешь что полагается?

– Смертная казнь, – отвечал Николай.

– Предательство передается по цепочке. Ты предал меня, она предаст тебя. Уйдет к ровеснику.

– Предположим, уйдет, но ведь яйца не отрежет. Я останусь тем же, кем был.

Николай улыбнулся. Лена смотрела на него, точнее, сквозь него, как врач смотрит на больного.

– Смейся, – сказала она. – Только запомни: смеется тот, кто смеется последний…

У Анжелы начался роман со своей квартирой.

Николай подключил дизайнера. Это была молодая женщина с круглыми глазами, похожая на Лилю Брик в молодости. Ее и звали Лиля.

Лиля оказалась тихая, покладистая, но если ей что-то не нравилось – стояла насмерть.

Купили люстры, светильники, ковры. Анжела хотела ковры китайские, но Лиля заставила купить традиционные туркменские ковры. Заставила пробить балконную дверь до полу, получился стеклянный кусок стены. Решетка на балконе – кованая и прозрачная. Вид – на крыши домов, как в Париже.

На балконе поставили столик с табуреточками. Можно было сидеть, пить кофе и смотреть на крыши. Эти крыши навевали мысли и мечты. О чем? Конечно же о любви.

Николая она любила, как говорят – по-своему. Не так, как хотелось бы, но все же… Она о нем заботилась, как будто он был ее ребенком.

Однажды у Николая на лбу выскочила шишка ни с того ни с сего. Врачи тут же стали двигать бровями, нагонять страх. Анжела в больницу не пустила и резать не разрешила. Сама делала компрессы из распаренных отрубей. Придирчиво рассматривала шишку, будто это произведение искусства. И в конце концов шишка стала мягче, потом уменьшилась. И постепенно растаяла.

– А что же это было? – удивлялся врач.

– Мозги, – поясняла Анжела. – У Коли их избыток.

По вечерам Николай играл в преферанс.

К нему приходили пара школьных друзей, чиновники высокого ранга и преуспевающие бизнесмены.

Это были хорошо пахнущие, пузатые и лысые дядьки. Анжеле было с ними неинтересно. Она разливала чай, мастерски выстраивала бутерброды. Была молчалива и любезна, как гейша.

Друзья с завистью смотрели на Анжелу. Им тоже хотелось свободы и молодых любовниц, но каждого что-то держало.

Одного – совесть. Другого – жалость к жене. Третьего – здоровье. Четвертого – деньги. Он никогда ни с кем не расписывался. Не хотел делиться при разводе.

У кого-то были деньги, не было здоровья. У кого-то – наоборот. А такого, чтобы все сразу: и деньги, и здоровье, и решимость к рывку – это только Николай.

Компания погружалась в преферанс. Анжела уходила на балкон, прихватив телефон. Она любила «потрындеть» с Кирой Сергеевной, с мамашкой Наташкой.

Мамашка устроилась работать консьержкой в подъезде. В ее обязанности входило: не впускать воров. Но это же смешно. У человека на лбу не написано, вор он или нет. И кто хотел, всегда мог пройти.

Наташка с утра до вечера смотрела сериалы. В перерыве между сериалами вязала носочки и с успехом их продавала.

Выдуманные персонажи сериалов воспри нимались как знакомые люди. Почти соседи. В этом состояла задача мыльных опер. За неимением собственной обыватели живут чужой жизнью. Пусть даже виртуальной.

Наташка сообщала новости из Мартыновки: понаехали москвичи, раскупили дома, цены растут не по дням, а по часам. Можно продать свой дом, но с другой стороны – хочется оставить кусочек родины.