Дерево растёт в Бруклине

– Я выдам каждому его банан, и делайте с ним что хотите.

Когда овсянка была готова, Кэти положила детям по полной суповой тарелке каши, поставила на стол, рядом положила по банану и проделала в банке со сгущенкой две дырочки.

– А ты, мама? Не будешь есть? – спросил Нили.

– Попозже поем. Я не голодна сегодня, – вздохнула Кэти.

– Если ты не хочешь есть, тогда, может быть, поиграешь на пианино, пока мы едим. Получится как в ресторане, – предложила Фрэнси.

– В гостиной холодно.

– Зажги масляную печь, – хором ответили дети.

– Хорошо, – Кэти достала переносной масляный обогреватель из буфета. – Только я ведь не очень хорошо играю, сами знаете.

– Ты потрясающе играешь, мама, – искренне ответила Фрэнси.

Кэти было приятно. Она опустилась на колени, чтобы включить обогреватель.

– Что вам сыграть?

– Давай «Разноцветные листочки», – попросила Фрэнси.

– Лучше «Здравствуй, милая весна»! – крикнул Нили.

– Сначала я сыграю «Разноцветные листочки», – сказала мама. – Потому что я не подарила Фрэнси подарок на день рождения.

Она вышла в нетопленую гостиную.

– Я все же порежу банан и положу сверху на кашу. Порежу тоненько, так что получится много, – решила Фрэнси.

– А я лучше съем потом, целиком, – заявил Нили. – Есть буду медленно-медленно, чтобы надолго хватило.

Мама заиграла песенку, которую заказала Фрэнси. В школе ее разучивали с мистером Мортоном. Фрэнси запела под музыку:

«Листочки, листочки, – позвал ветерок,
Наденьте цветные одежки,
Бегите за мной по дорожке…»

– Да ну, это же песенка для малышей, – прервал Нили.

Фрэнси замолчала. Кэти доиграла и приступила к «Мелодии» Рубинштейна. Когда мистер Мортон разучивал с детьми и эту песню, он ее называл «Здравствуй, милая весна». Нили начал подпевать:

Здравствуй, милая весна, мы тебя встречаем песней…

На слове «песней» нужно было взять высокую ноту, и он пустил петуха. Фрэнси рассмеялась, Нили вслед за ней, и от смеха не смог петь дальше.

– Знаешь, что мама сказала бы, если б сидела тут с нами? – спросила Фрэнси.

– Что?

– Не успеешь оглянуться – уже весна!

Они снова рассмеялись.

– Скоро Рождество! – проговорил Нили.

– Помнишь, как мы в детстве всегда принюхивались – пахнет Рождеством или нет? – спросила Фрэнси, которой только-только исполнилось четырнадцать.

– А давай сейчас понюхаем! – сорвался с места Нили, приоткрыл окно и высунул в щелочку нос. – Уф!

– Ну, чем пахнет?

– Снегом. Помнишь, как мы в детстве смотрели на небо и пели: «Снежный гусь, снежный гусь, пуха нам сюда натрусь!»

– А когда выпадал снег, мы думали, что это пух снежного гуся. Дай-ка и мне понюхать, – вдруг захотела Фрэнси и высунула нос в щель. – Да, пахнет. Как будто корки от апельсинов смешали с елочной хвоей.

Они закрыли окно.

– Помнишь, ты сказала, что тебя зовут Мэри, чтобы получить куклу. Я тебя не выдал.

– Помню, – с благодарностью ответила Фрэнси. – Я тоже никогда не выдавала тебя. Помнишь, ты сделал сигарету из молотого кофе, а когда курил ее, бумага загорелась, упала на твою рубашку и прожгла большую дырку. Я помогла тебе спрятать рубашку.

– Знаешь, мама ведь нашла ту рубашку, поставила на нее заплатку, а меня ни о чем не спросила, – прошептал Нили.

– Мама особенная, – ответила Фрэнси.

Они задумались над тем, как неисповедимы пути их матери. Огонь в печи погас, но на кухне было все еще тепло. Нили сел на дальний конец печи, где не так горячо. Мама предупреждала его, что он заработает ожоги, если будет сидеть на печке. Но Нили все равно сидел, любил погреться.

Дети были почти счастливы. На кухне тепло, желудки сыты, мама играет на пианино, от этого уютно и спокойно. Они говорили о том, как праздновали Рождество в прошлые годы, или, по выражению Фрэнси, «вспоминали былые времена».

Во время разговора раздался стук в дверь.

– Это папа, – сказала Фрэнси.

– Нет. Папа всегда поет, когда поднимается по лестнице, чтобы мы знали, что это он.

– Нили, папа не поет с той ночи…

– Откройте! – послышался голос Джонни, затем последовал оглушительный стук, словно дверь пытались выбить.

Мама выбежала из гостиной. Ее глаза казались очень темными на белом лице. Она открыла дверь, ввалился Джонни. Все уставились на него. Таким они его никогда не видели. Джонни всегда следил за своим внешним видом, а сейчас смокинг испачкан, будто Джонни валялся в канаве, а котелок измят. Ни пальто, ни перчаток. Красные от холода руки дрожали. Он ринулся к столу.

– Нет, я не пьян, – сказал он.

– А никто и не… – начала было Кэти.

– Наконец-то с этим покончено. Ненавижу, ненавижу, ненавижу! – Он ударил по столу. Все понимали, что он говорит правду. – Ни капли с той ночи, когда…

Он оборвал фразу, потом добавил:

– Но меня больше не существует. Не существует…

– Что ты, Джонни, – сказала мама успокаивающе.

– Что случилось, папа? – спросила Фрэнси.