Дерево растёт в Бруклине

Фрэнси, могу я… могу я попросить у тебя автограф?

ФРЭНСИ: Ну конечно.

(Мисс Гарндер снимает колпачок со своей авторучки и протягивает ее Фрэнси. Фрэнси пишет: «С наилучшими пожеланиями от М. Фрэнсис К. Нолан.)

МИСС ГАРНДЕР (разглядывая автограф): Какая интересная подпись!

ФРЭНСИ: Просто мое полное имя.

МИСС ГАРНДЕР (застенчиво): Фрэнсис?

ФРЭНСИ: Будьте проще, обращайтесь ко мне как раньше.

МИСС ГАРНДЕР: Могу я попросить тебя приписать сверху, над твоей подписью, «Моему другу Мюриэль Гарндер»?

ФРЭНСИ (после едва заметной паузы): Почему бы и нет?

(С многозначительной улыбкой.) Я всегда писала то, что вы просили.

(Пишет.)

МИСС ГАРНДЕР (едва слышным шепотом): Благодарю.

ФРЭНСИ: Мисс Гарндер… конечно, сейчас это не важно… но не могли бы вы поставить мне оценку… как раньше?

(Мисс Гарндер берет ручку и выводит на обложке книги красными чернилами «ПЯТЬ С ПЛЮСОМ».)

Мечта была такой сладостной, что Фрэнси в лихорадке приступила к следующей главе. Она строчила без остановки, чтобы мечта поскорее стала явью. Она писала:

– Паркер, – позвала Шерри Нола личную горничную. – Что повар готовит сегодня на ужин?

– Грудку фазана в глазури, насколько я знаю. Еще будут спаржа из теплицы, привозные заморские грибы и мусс из ананасов, мисс Шерри.

– Надоело, никакой фантазии, – заметила Шерри.

– Да, мисс Шерри, – уважительно кивнула горничная.

– Как вам известно, Паркер, я люблю потакать своим капризам.

– Ваши капризы – закон для прислуги.

– Пусть мне подадут много разных десертов, а уж я сама составлю из них кушанье. Принесите дюжину шарлоток по-русски, слоеное пирожное с земляникой, кварту мороженого – непременно шоколадного, дюжину дамских пальчиков и коробку французского шоколада.

– Хорошо, мисс Шерри.

На страницу шлепнулась капля. Фрэнси посмотрела наверх. Нет, крыша не протекала, это у нее изо рта текли слюни. От голода сводило живот. Она пошла на кухню к плите, заглянула в кастрюлю. В воде плавала обглоданная кость. В хлебнице нашлось немного хлеба. Правда, черствого, но это лучше, чем ничего. Она отрезала ломтик, налила в чашку кофе и окунула в него хлеб, чтобы размочить. Пока ела, перечитывала только что написанное. И сделала поразительное открытие.

«Посмотри-ка, Фрэнси Нолан, – сказала она себе. – Эта история ничем не отличается от тех, которые так не понравились мисс Гарндер. Ты опять описываешь свой голод, и больше ничего. Только делаешь это по-дурацки, каким-то вывернутым наизнанку способом».

Фрэнси так разозлилась на свой роман, что разорвала тетрадку и бросила в печь. Когда пламя коснулось страниц, ее ярость стала еще сильнее, она побежала в спальню, вытащила из-под кровати коробку со своей писаниной. Бережно отложила в сторону четыре рассказа про папу, а остальное швырнула в печку. Все ее красивые сочинения, отмеченные пятерками, вспыхнули. На мгновение пламя ярко осветило слова, а потом страницы почернели и скукожились. «Вот огромный тополь, высокий и стройный, его силуэт резко выделяется на фоне неба». И еще: «Приветливо распахиваются небесные врата над головой. Стоит прекрасный октябрьский денек». Обрывок какого-то предложения: «…цветы шиповника подобны настойке из закатов, а дельфиниумы – экстракту небес».

«Я ведь никогда не видела тополей, про небесные врата прочитала где-то, и цветы эти я видела только в ботаническом атласе. И пятерки я получала за то, что складно врала». Она поворошила бумаги, чтобы горели быстрее. Когда от них остался один пепел, она запела: «Я сожгла все плохое. Я сожгла все плохое». Когда погас последний уголек, она торжественно провозгласила, обращаясь к бойлеру: «Вот и вся моя писательская карьера».